Вадим
Шрифт:
Вадим же вздохнул и занялся стейком. Он думал о том, что нужно было повести себя по-другому. Сын ведь спросил его «что поделываешь» — следовало что-нибудь рассказать, поделиться… Детей воспитывают примером.
А Илюша вдруг засмеялся.
— Пап, ты че загрузился? Ты публичные выражения эмоций не одобряешь, я знаю. Зато как посмотреть интересно… богатый человеческий материал, да? Значит, правду в книгах пишут — и такое бывает.
Вадим с готовностью поддержал, опасаясь заранее радоваться:
— Может, и бывает оттого, что книг поначитались. Теперь страсти разыгрывают.
Илюша улыбался хитро. Потом вздохнул.
— Я в некотором смысле тебе завидую. Ты успел пожить в те времена, когда в культуре вообще, ну и в литературе в частности, еще можно было отличить массовое от элитарного. Сейчас эти категории практически слились. Непонятно теперь, как и что писать. Хотя это в своем роде неплохо, есть некий азарт. Типа, а удастся ли мне, смогу ли я что-нибудь… Чем сложнее задача, тем интереснее… То есть хочется и денег заработать, и написать что-нибудь такое, чтоб было не стыдно.
Машин сын, подумал Вадим. И сказал:
— Это же здорово: в наше время обоих зайцев убить было практически невозможно… Слушай, а что это значит, что категории слились? Значит, что люди в своей массе поумнели? Или наоборот?
— Трудно сказать… Новым поколениям всегда кажется, что они стали умнее. Просто информации становится больше… Категории людей тоже слились. У вас был народ — и были образованные. В наше время сплошные промежуточные варианты. Вот, ты представляешь, я перестал общаться с хорошим другом. Из-за, так сказать, идеологических разногласий. Классный парень, веселый, далеко не глупый. Спортсмен, профессиональный фотограф. Мы с ним давно уже общались. И как-то вдруг выяснилось: он вообще не понимает, что такое искусство, культура — ему это все чуждо. Был такой эпизод, когда мы начали спорить. И я ему — ему, а не слесарю дяде Васе — не сумел объяснить, что такое искусство и литература. Что их существование необходимо. Он мне говорит: вот ты, чего ты в жизни добился сам? Чему у тебя можно научиться? Мой сосед хоть звезд с неба не хватает, мороженым в палатке торгует… но знает много о жизни, опыт житейский. Мне с ним даже интереснее, чем с тобой.
Илья взглянул Вадиму в глаза. Вадим от такой откровенности даже вспотел.
— …Нормальный парень. Но мы с ним как будто на разных языках разговариваем. Я чувствую себя… ископаемым. Вот ты спрашивал насчет девушки. Я живу с девушкой и люблю ее. Но она тоже не понимает, чем я занимаюсь. С чем это вообще едят.
Вадим спасовал. С высоты непрожитых лет ему нечего было сказать, тем более вот так сразу. Он только пожал сыну руку, тихонько. Потом осторожно спросил:
— А что мама?
— Что мама… начинаешь с ней говорить, а она тут же пускается в длинные философские рассуждения… Она, конечно, умная женщина и уважаемый писатель. Но последние ее книжки — ты не читал? Такой бред… Надо все-таки уметь вовремя остановиться. Понять, что уже все, исписался, и закончить на этом. Заняться благотворительной деятельностью. Возглавить какой-нибудь фонд. Открыть собственный университет.
— А тебе они не понадобятся?
— Для этого и понадобятся. Не для того же, чтоб по всему миру домов себе накупить.
Молодой еще, подумал Вадим, зеленый. И сам себе удивился.
(Правдоподобно все это? Не факт.)
Вернувшись домой, Вадим находился в задумчивости и совсем позабыл об остальных обитателях квартиры. О пока еще трехлетием Илюшке, о его няне и стюардессе. Было тихо.
Сварив себе кофе, Вадим полез в холодильник за чем-нибудь сладким. Вынырнув из-за дверцы, он отшатнулся: вплотную к холодильнику стояла Маша. Как в фильмах ужасов. У нее были почти черные и очень внимательные глаза.
Выругавшись про себя, Вадим отошел и сел за барную стойку. Маша поместилась напротив; придвинула пепельницу, закурила. От ее взгляда по коже бежали мурашки. Вадим бы не удивился, если б она сейчас встала и спокойно вонзила ему в спину нож. В некотором роде, он этого и ожидал. Няня со стюардессой времени даром не теряли — наверняка уже ей, где надо, подкрутили мозги.
Маша тем временем безмятежно произнесла:
— Тебе не кажется, что пора уже все обсудить? Расставить все по местам?
Вадим вздрогнул. Тут же оценил, насколько по-идиотски это смотрелось со стороны. И ответил блеющим голосом, который подвел его в нужную минуту, зараза:
— Мм… а что обсуждать?
Маша не удивилась:
— Да… типично мужской ответ.
Вадим парировал:
— Должен же у нас в семействе быть хоть кто-то типичный. Ты у нас вся такая непредсказуемая. А что ты собралась расставлять по полочкам? На мой взгляд, все это не поддается никакой логике.
— Вот так всегда с тобой — логика! Опять типично мужское мышление. Жить надо, а не алгоритмы выстраивать. Пока будешь выстраивать, жизнь вся мимо пройдет.
Кажется, она уже и так проходит, подумал Вадим.
Маша выпустила дым и произнесла рассудительно:
— Хотя чем тебе не жизнь сейчас — по крайней мере, интересно… А у многих каждый день — рутина…
— Ах, извините — это ты для меня стараешься? Чтоб я со скуки не сдох? Можно было сначала у меня спросить. Вдруг меня больше рутина устраивает.
Вадим сказал это точно таким же тоном, равнодушным и прохладным. Пусть не думает, что он тут страдать будет из-за каких-то трех дур.
Маша взглянула на него с интересом. Закурила еще одну сигарету и обратилась в пространство:
— И почему мы так склонны привязываться к заимствованным представлениям? Как должно быть, как не должно… Неужели нельзя спонтанно двигаться во времени, принимать то, что приходит… В конечном счете, неизвестно, от чего выиграешь… Возможно, нужно лишь дать рассосаться каким-то своим обидам. И всему лишнему, наслоившемуся… И возникнет что-то новое и простое…
Понесло. Это надолго… Вадим подлил себе кофе и полез за добавочным пирожным. Снова сел напротив жены, но не смог сконцентрироваться на том, что она говорила. Мысль ее от него ускользала. Ему виделись цикламены, летящие в пропасть.