Вахтанговец. Николай Гриценко

Коллектив авторов

«теле-славы», Гриценко в проходном своем, назовем его «восемнадца­

тым» мгновением, почти сыграл все гитлеровское поражение, весь финал

не столько даже фашистского нашествия, сколько его идеологии, его зло­

дейских предначертаний. В купе поезда двое: наш Штирлиц и гитлеров­

ский генерал в исполнении Гриценко. Один внешне идеальнонацистский,

механистически дисциплинированный, ни словом не выдающий своих

переживаний Гриценко, генерал гитлеровской Германии. Другой - наш

разведчик,

абсолютно убежденный в падении гитлеризма, уже как бы слы­

шащий первые салюты победы. Один верит в дело погибающее -нацизм,

и еще верно служит ему, другой знает, что военный конец уже предна­

чертан, что остались лишь последние дипломатические штрихи. Но так,

как играет этот эпизод Гриценко, он переворачивает вверх дном самый

смысл происходящего, идет особое сценическое перевоплощение не част­

ного характера, но целого этапа истории. Именно немецкий генерал Гри­

ценко ощущает крах гитлеризма, и новый, неожиданный свет пролива­

ется на саму фигуру Штирлица, она становится уже не только победной,

но и внутренне драматичной. Гитлеровский генерал может лишь только

физически погибнуть - сам позор, сам финал нашествия ему ясны. Вои­

ну же Сталина еще предстоят и предстоят разочарования, тяжкие раны

«Живой труп».

Следователь - Леонид Шихматов,

Протасов - Николай Гриценко,

Лиза -Людмила Целиковская,

Каренин -Юрий Яковлев

на самом теле нашей Победы. Играя своего генерала, Гриценко сыграл

и нашего Штирлица в одном его будущем мгновении, когда, может быть,

вот так же, в каком-нибудь поезде, самолете, а то и в кабинете Лубянки, он

вдруг поймет весь ужас нашего нашествия на собственный победивший

народ. Чуть дрожит стакан чая в «железнодорожном» подстаканнике, чуть

вздрагивает нога генерала Гриценко в безупречно вычищенном ботфорте,

но как слышна эта тихая дрожь в громкоголосости крикливого фашизма.

На глазах миллионов телезрителей недвижная, как бы, восковая фигура

генерала обращалась в живую страдающую личность, из характерности

образовывался характер. Благодаря игре Гриценко витала в этом эпизоде

высокая трагедия, разная по смыслу, она ждала обоих незаурядных этих

людей. А там, где высокая трагедия - там и высокая комедия, оборот жиз­

ни на 180 градусов,

чреват и слезами, и скрытым в них подчас смехом.

Не однажды доводилось мне встречаться с Николаем Олимпиевичем

на творческих его вечерах, на разных его юбилеях. Я задавала традицион­

ные вопросы - о чем мечтаете, а кого легче играть: положительного героя

или отрицательных персонажей, может ли быть чистое искусство, а кем

бы вы стали, если бы «не пошли в актеры» и т.д. и т.п.

На самом то деле об актере Гриценко надо бы писать большую содер­

жательную книгу, чтобы яснее разобраться в самом существе вахтангов­

ской театральности, родной отечественной классике, своей и мировой теа­

тральной культуре, вперед-смотрящей для создания новых форм никогда

не уходящего прекрасного старого театра.

Николай Гриценко, вместе со Щукиным, Симоновым, Этушем, Ульяно­

вым, Яковлевым, Лановым, Князевым, Сухановым, Маковецким - это осо­

бый «брэнд» вахтанговской славы, особой актерской школы, слез и смеха,

истории современности и современности как истории, формы как содер­

жания и содержания как формы, вовлечения зрителей в сценический мир

светлого праздника «со слезами на глазах», спасительного пира во время

все повторяющейся чумы.

Инна Вишневская

Несказанное...

Так в девятисотые годы прошлого века говорили о том, что невозможно

выразить словами.

Николай Олимпиевич Гриценко был гениальным актером и едва ли не са­

мым таинственным из вахтанговцев. Понять, как он это делает на сцене,

следуя каким законам, благодаря какому умению или знанию, - невозмож­

но. С годами мне все более казалось, что он абсолютно соответствует из­

вестному суждению Вахтангова о том, что сфера действия Гения подсозна­

ние; иррациональное, интуиция, вдохновение, фантазия, наитие, мираж...

Нельзя было определить, где граница возможного для него и что ему как

актеру недоступно. Он мог быть на сцене наивным, словно малый ребенок.

Шепелявым, косолапящим, прелестно важным Тартальей в «Принцес­

се Турандот». Мог в «Стряпухе», в трагикомической ситуации побитого

и отвергнутого возлюбленного, «нести» казачью горделивость, мужскую

стать Степана Казанца.

Гармоничный, пропорциональный, красивый, обладатель тенора мяг­

чайшего, сокровенного звучания, светлых глаз, «мерцающих» на сму­

глом лице, - он мог, гротескно уродуя себя (похоже, что с наслаждением),

на вывернутых плоских ступнях, казавшихся громадными, являться