Вакханалия

Соколовская Юлия

Он насторожился:

— О чем ты собралась думать?

— Убийца ничего не имел против Розенфельд лично. Он хотел обыскать квартиру, чтобы найти свою вещицу. Или добром договориться со старухой. Но он человек с дачи,понимаешь? Он знает, что добром эта скаредная особа ничего не отдаст. Она скорее удавится…

— Она и удавилась, — невесело хмыкнул Верест.

— Вот именно. И преступник вслепую переворачивает квартиру. Кто тебе сказал, что он нашел вещицу?

— А разве не так? — смутился Верест.

— Не вижу ни одного признака.

Квартира перевернута вся.Найди преступник искомое, разве стал бы он рыться дальше? Нет, он вытряхнул и пересмотрел буквально все барахло, находящееся в квартире. Маловероятно, чтобы он обнаружил вещицу на самом последнем этапе обыска.

Верест сцепил пальцы и задумался.

— В прихожей под дверью разбитый торшер, — продолжала я. — Зачем нужно было его разбивать? Помимо торшера, он ничего не бил. Он выставлял, вываливал и просматривал. Старуху он задушил в дальней комнате. Логично допустить, что оттуда и начал шмон. В прихожей закончил. Представь его чувства, Олег. Пробраться в квартиру, задушить человека, согнать семь потов — и ничего не найти! Зачем убивал-то? Он в сердцах швыряет торшер на половик! Соседи не придадут значения — мало ли что бьется у бесноватой старухи…

— Не бесспорно, но неплохо, — одобрил Верест. — И что ты хочешь предпринять?

— Прежде всего подумать. Где находились фигуранты в момент совершения преступления?

— В том и досада, — поморщился Верест. — Известно только про Красноперова. Акулов доложил: около девяти вечера фигурант выехал с дачи…

— Прекрасно ложится в схему, — ухмыльнулась я. — Красноперов наряду с остальными был в городе.

— По ночам за ними не следили, пойми. Это очень накладно. Никто не мог предположить, что произойдет новое преступление.

— Невероятно, — удивилась я. — Похоже, лиходей целиком в курсе ваших телодвижений.

— Теперь их будут отслеживать круглые сутки, — порадовал Верест.

Я усмехнулась:

— Прекрасно. Учимся нырять, потом воду в бассейн наливаем… Дай подумать, Олег, я тебя очень прошу. Согласись, мои раздумья иногда приносят результат…

Пропало воскресенье. Я как загнанная львица металась по комнате. Голова тяжелела от дум, но особых находок не появлялось. Ребенок дрых без задних ног, мама объявила мне холодную войну. День не успел стартовать (на часах восьми нет!), а уже пропал. Одна-единственная мысль крутилась в голове: не хочу в тюрьму! Полный живот страха — болит, зараза, словно я уже безнадежно беременна им…

Стоп, сказала я себе. Прими душ и успокойся. Ты не одна в этом ничтожном мире. Есть люди, готовые помочь совершенно бескорыстно (при условии, что с ними, правда, ничего не случится). Через десять минут, окатив себя контрастным душем и заблокировав все возможные пути подхода мамы, я сидела на телефоне.

Голос Броньки без пяти восемь утра был ужасен и непередаваем. Ох уж эти утренние женщины… Не то что женщины вечерние.

— Прими мои сочувствия, — сказала я, — но другого выхода нет. Надо что-то делать.

— А я и делаю, — прохрипела Бронька. — Угадай что.

— Вставай, — вздохнула

я. — Ты мне друг или портянка? Учти, Бронька, посадят меня в тюрьму — и ку-ку. Тебе это надо?

— Ладно, я перезвоню, — не особенно вдаваясь в подробности, швырнула она трубку. Но перезвонила минут через пять. В трубке мелодично постукивало — это фарфоровые Бронькины зубы бились о фарфоровую чашечку с кофе.

— Вообще-то Лео пригласил меня в театр. На семь вечера. А до этого я планировала шопинг с полной выкладкой. Я могу, конечно, никуда не ходить, но представь, как я в таком случае буду к тебе относиться.

— Счастливая… — отвлеклась я от сущего. — По театрам ходишь. А меня вот только на картошку приглашают. Иногда.

— Не умаляй, — проскрипела Бронька, — знаем мы твоих купидонов… Чего надо-то?

— Свершилось убийство, подруга, — траурным голосом сообщила я, — и я в нем по уши. Кто-то из наших соседей по даче имеет весьма серьезные планы. Я не верю милиции. Помоги мне, Бронька. Нужно понаблюдать за этими гавриками. Один из них сегодня ночью прибил Розенфельд.

— М-да? — пожевала Бронька. — Если я правильно понимаю, убивала не ты?

— Очень правильно, — подтвердила я. — Ты чрезвычайно догадлива. Я могу на тебя положиться?

Возникла вынужденная гастрономическая пауза — Бронька прикончила первую кофейную дозу и не спеша варила новую. Опять застучал фарфор о фарфор.

— То есть ты предлагаешь содержательно провести выходной день?

— Будет весело, — не очень уверенно пообещала я.

— А как у тебя с деньгами? — задала Бронька больной и предательский вопрос.

Я не нашлась что ответить. Отвечать на такие вопросы с некоторых пор позволительно только матом.

— Хорошо, спросим иначе, — невозмутимо тянула подруга. — Какие сигареты ты куришь в данный момент?

— «Дукат»… — Я принялась неудержимо краснеть. Хорошо, не видит за пять кварталов.

— Ох горе ты мое луковое… — завела каприччио Бронька. — Да откуда же ты на мою голову… Ладно, разбогатеешь, с первого миллиона отдашь. Значит, так, подруга. Сейчас начало девятого. У нас в активе меньше двух часов. Не будут твои убийцы дрыхнуть до одиннадцати. Слушай сюда команду. — Бронькин голос отвердел, обретя начальственные нотки. — У тебя в запасе двадцать минут. Пять на сборы, остальные на дорогу. Никакого макияжа. Без пяти полдевятого ты стоишь как штык, с мобилой на пузе, у театра-студии «Николаевские задворки», я имею в виду заднее крыльцо, а не парадный вход… А то хватит у тебя ума — попрешься и будешь там билетики спрашивать.

Пояснений не требовалось — только нарываться.

— Форма одежды? — несмело полюбопытствовала я.

— Желательно серая.

Через двадцать минут я стояла, словно проститутка у отеля, у снабженной кодовым замком двери во глубине облетевшего сада и с удивлением рассматривала облезлые стены известного в прошлом кинотеатра. С фасада он выглядел несколько иначе. Что-то мне это навеяло… Уж не аналогию ли с кровавым преступником, чье поганое нутро позволяет убивать людей пачками, не особо интересуясь их мнением? Тоже, наверное, с фасада неплохо смотрится…