Вакханалия
Шрифт:
Подумаешь. Никто и не спорил, что Игорек умеет подать себя в свете. Дело в том, что и в «антисвете» он может себя подать.
— О чем это вы говорили? — подозрительно покосился на меня Эдик.
— Нормально все, — скупо отделалась я. — Бронислава увлеклась работой.
Мы неторопливо поравнялись с Сургачевой. Она того и ждала — перебежала дорогу у нас под носом и влетела в магазинчик джинсовой одежды «Два ковбоя».
— Хочешь, я за ней прослежу? — задумчиво предложил Эдик.
Неплохо устроилось, подумала я. Мое сиротское положение начинает медленно меняться. Еще немного, и я окажусь в ситуации Тома Сойера, взвалившего на друзей покраску забора и отхватившего за это кучу подарков.
—
— «Сама», «сама»… Сохатого не сбей, «сама», — буркнул Эдик.
Пропустив дребезжащий троллейбус, я перешла дорогу. И снова беготня по мукам… «Два ковбоя», «Три ковбоя», галерея «Максима», «Камилла Альбане», «Плетеная мебель», «Офисная мебель»… На хрена ей офисная мебель?.. Насытив любопытство крупногабаритными вещами, Сургачева пробежалась до «Флагмана» — наслаждаться мелкими. Погрузилась в парфюмерно-галантерейное изобилие — я стояла на лестнице и через стеклянную дверь видела ее сосредоточенную мордаху среди десятков схожих. Я нарочно себя истязала: могла бы и Эдика навести, так нет, копила злобу, пыхтела, глядя на снующих по лестнице «благоустроенных» дамочек, на блестящие глаза Сургачевой, на сверкающие витрины, заряжалась отрицательной энергией по самые уши…
Запищал телефон.
— Ты где? — поинтересовалась Хатынская.
— Тафт три погоды, — тупо брякнула я. Она сочувственно помолчала.
— М-да… А вот мы с фигурантом едем по Серебрякова. Примерно напротив «Сибзолота».
— Надеюсь, в разных машинах?
Бронька фыркнула — какая я однообразная! — и отключилась. А Сургачева наконец отлипла от прилавка и начала пробиваться к выходу. Я проворно выскочила перед ней, слава богу, дождь утих, и боковым зрением уловила знакомую фигуру («Как интересно, подумала я, — вот накроется писательская карьера — обязательно пойду в сыщики»). Оперуполномоченный Замятный стоял в трех шагах от входа и усиленно имитировал свою непричастность к правоохранительным органам. Получалось крайне убого. Меня он, конечно, отнес к народным массам. Я прыгнула в благоразумно подогнанную Эдиком машину, радостно потирая руки.
— Наблюдай, Эдик, цирк бесплатный. Сейчас Сургачева от погони отрываться будет.
Излишне говорить, что, не успев спрыгнуть с крыльца, Сургачева обнаружила «хвост». Я внимательно следила за ее лицом. Оно отразило жгучее раздражение, но быстро разгладилось. Прикусив губу, Сургачева развернулась и эффектно, провожаемая восхищенными взглядами, пошуровала по Вокзальной — к главной городской площади. Глядя в небо, Замятный отправился следом.
— А нам как быть? — озабоченно спросил Эдик.
— Медленно поезжай. Следи за событиями. Сургачевой на фиг не нужен этот мент на прищепке, и неважно, убийца она или законопослушна.
— Думаешь, попытается улизнуть?
— Еще как. Иначе она не Сургачева.
Потерять Сургачеву было бы обидно. Казавшееся пустым времяпрепровождение вдруг обрело невнятную до поры изюминку. Через пятьдесят метров Сургачевой надоело пребывать под наблюдением (неприятные ощущения в спине, согласна). Дойдя до ювелирного «Адамас» с двумя проекциями загадочной крупноглазой милашки на фасаде, она остановилась. Как бы озабоченно почесала носик: а вот тут мы еще не были. Безобразие… Потом тряхнула шевелюрой и решительно пошла левым галсом — в широкие двери мира побрякушек.
— Напрягись, — сказала я.
Замятный как бы невзначай остановился. Сунув руки в карманы, присел на лавочку напротив остановки. Головой он сегодня думать явно не собирался. Позавчера потерял Сургачеву — влегкую, сегодня потеряет — совсем непринужденно. А завтра будет горячих иметь от Вереста.
— Живо сворачивай на Димитрова — и к заднему входу… — возбудилась я. Эдик тоже возбудился. Рывком двинул машину,
Эдик повернул ко мне восхищенную физиономию. Опять появилось странное чувство, что он не прочь смыть с меня намазанное Жориком и вынуть шарики из носа.
— Я даже не знаю, кто мне больше нравится — ты или она…
— Жена, — улыбнулась я. Слишком завуалированный комплимент. Да ладно уж, принимается.
Часовые стрелки как-то незаметно сдвинулись и уже изображали половину пятого вечера! Сургачева взяла такси и покатила куда-то в Левобережье. Мама родная! В третий раз за день мы пересекали Обь, совершенно не ведая, что будет дальше… Что-то в этом деле было недоступно познанию, выходило за пределы опыта. Не космическое, просто умно закамуфлированное. Интуиция напрочь отказывалась работать, не даруя даже маленьких подсказок — а за теми ли мы следим? Стоит ли вообще в этот день за ними следить? Разум упорно твердил: они должны вести себя естественно. Только один из них знает, что Розенфельд мертва, — он убил. Он и будет вести себя в высшей степени естественно, не давая дерзкого повода. А остальные не знают, они могут дать любой повод. Но и он, если умный (а он умный), не позволит себе отличаться от других, а следовательно… А следовательно, рисуется полная фигня, дорогая сыщица. Добро пожаловать на разговор со следователями называется. И вперед — твой номер двести сорок пять…
Мы не знали, куда гнала Сургачева, но, во всяком случае, не к Постоялову. Проигнорировав Горский жилмассив и офис «Артемиды», она покатила прямиком на площадь Маркса — центральную точку Левобережья. Вылезла, спустилась в метро (мы с Эдиком спешно меняли дислокацию), но к поездам не сунулась — нырнула под колпак таксофона и минут пять с кем-то проболтала (как-то затейливо, озадачилась я, — у самой мобила в сумочке, болтай не хочу, не жалеть же мужнины деньги). Потом вылезла из таксофона — надменная, что твоя Багира, вздула челку и зашагала на поверхность. Через пять минут, раздевшись и причесав шевелюру, она сидела в просторном зале «Нью-Йорк-пиццы». Заказала много на одну персону. Присовокупив к подносу с разносолами бутылочку крепенького пивца, для начала закурила. Выпустив колечками дым, откинулась на стул и с прищуром оглядела зал: мол, что тут у нас. Похоже, она никуда не торопилась.
Затарахтел мобильник под курткой.
— Щас, — шепнула я в говорилку и незаметно покинула столик в углу — благо от заказа отвертелась, а народу в зале было хоть отбавляй.
— Покорно доношу, радость моя, — как-то кисло отчиталась Бронька, — фигурант сидит в кафе «Палитра вкуса», держит за руку даму и, похотливо улыбаясь, готовит ее к серьезному событию.
— Ничего странного, — откашлялась я. — Каждому овощу своя фрукта. Не расстраивайся, Бронька, сохрани в памяти этот светлый образ. Было бы хуже, если бы он сидел не с женщиной, а с мужчиной.
— Да, безусловно, — на градус повеселела Бронька. — К тому же дама качает головой, явно собираясь сказать «нет». Прошу учесть, подруга жизни, женское «нет» не всегда означает жаркое «да», чему я, кажется, являюсь свидетельницей… И еще одно «кстати» — фигурант с дамой будут сидеть долго, он что-то заказывает.
— А я тут при чем?
— Мне думается, это стоит увидеть.
В голосе Броньки отчетливо звучала интрига. Я задумалась. Почему бы и нет? Таскаться за Сургачевой надоело до смерти. А вдруг от очередного взбрыка ее потянет в мужской стриптиз? Пойду с радостью? (А после бутылки крепенького еще как потянет; а после двух — и слов нет).