Вакханалия
Шрифт:
Бронькин «кефир» опоздал на три минуты. Вломился на аллею, разметав листву, словно маленький тайфун, остановился в трех миллиметрах от моего колена. Выглядела Бронька, не в пример позавчерашнему, сногсшибательно. Никакой рыжей волосни, алых юбок или разухабистых куртофанчиков. Модный свингер до колен, шевелюра взбита и украшена крохотным беретиком, а на носу круглые очки в золотой оправе.
— Зашибись, — только успела я вымолвить, а она уже выскочила из машины, схватила меня за локоть и потащила к двери. Отбив код, распахнула и затолкала внутрь — в какой-то неприятно ароматизированный тамбур.
— А
— Хрен тебе, — отрубила Бронька и потащила меня в узкий коридор, на удивление заполненный народом…
С этого часа и вплоть до позднего вечера я двигалась в какой-то пелене, и мозги мои работали в ней же. Закулисы театра, невзирая на выходной день, оказались плотно напичканы двуногими. Ну точно, осенило мой измученный мозг, утренний спектакль, в одиннадцать. Начинается аврал. Какое-нибудь детское шоу с переизбытком Красных Шапочек и Серых волчищ с добрыми глазками. Однако костюмы на театральных работниках были почему-то взрослые, если не сказать — военные: старинные кивера, аксельбанты, ботфорты, обшитая галунами суконка. «Ах, верно, — второй раз осенило мой измученный мозг. — У них же мюзикл! Жутко популярный. Какая-то замороченная смесь «Войны и мира» с «Иронией судьбы» Рязанова — причем, по отзывам присутствующих, вполне ничего». Население валом валит, одна лишь Косичкина чего-то телится, ждет, пока пригласят, поскольку одной или с мамой неохота. А некому Косичкину пригласить, ее, как известно, на картошку-то со скрипом приглашают…
— В семь вечера я должна повторно войти в это здание. Но с обратной стороны, — информировала Бронька, пробиваясь грудью через усатых гренадеров. — Если не войду, Косичкина, это будет целиком на твоей совести и тогда мне придется выходить замуж не за Лео, а за тебя, что было бы целиком неправильно…
Она затолкнула меня в плотно зашторенную гримерную, где сидел «голубоватого» вида «юноша» в потасканных трико и ювелирно выщипывал себе брови. В крохотной каморке царил неописуемый кавардак. Через открытую дверь в соседнее помещение просматривались вешалки с рядами костюмного реквизита. Одежда гуляла волнами — кто-то рылся в ней, сопровождая поиски протяжными охами мятущейся женской души.
— Ах, моя дорогая Бронислава, — манерно возрадовался «юноша». — Как я рад, как я рад… — На меня он даже не посмотрел. — Ты по делу?.. Ах, извини, вот-вот артисты потянутся, может, ты попозже зайдешь? Понимаешь, работы невпроворот, каждого нужно обслужить, причесать, подкрасить…
— Жорик, киска, не свисти. — Бронька толкнула меня к креслу перед зеркалом. — Твои артисты, милый, потянутся к девяти, полчаса есть. Поработай, Жорик, поработай. Сочтемся.
— Ну что ты хочешь? — Театральный работник театрально надул губки и убрал в косметичку крохотный пинцет.
— Перед тобой женщина. — Дабы Жорик чего-нибудь не напутал, Бронька ткнула в меня пальцем. — Без пяти девять она должна быть незаметна. Ты понял задачу?
Только сейчас Жорик обнаружил, что с Бронькой имеется посторонний.
— Не-а, — протянул он. — Не понял. Куда уж хуже.
— Не убога, Жорик, как ты подумал, а незаметна.
— А она уже незаметна, — констатировал гример, пробегая меня глазами сверху донизу и как бы не видя.
— Ответ неверный, Жорик. Эта женщина неважно одета, согласна. Не у всех большие зарплаты.
— Ох, несчастье мое… — всхлипнул Жорик, поднимаясь на кривоватых ножках. — Ты всегда мне, Бронислава, жидкого стула желаешь, противная…
Я закрыла глаза…
По команде оставшейся за кадром Броньки я их открыла. И ничего не поняла. Кому отдали мою внешность? Я имела к ней целый ряд претензий, но за долгие годы научилась ее терпеть. Я не хочу менять лицо!
— Ты неповторим, Жорик, — восхищенно прощебетала Бронька. — Слушай, я перед тобой преклоняюсь и одного тебя люблю. А давай-ка я тебя расцелую…
— А вот давай без этого, — испугался Жорик и куда-то смылил. Затем крикнул из открытой костюмерной: — Приходи завтра, Бронислава, потрещим… Ты же знаешь, я люблю с тобой трещать. Но не надо больше женщин, Броня, я прошу тебя! У меня все руки в цыпках!..
Я не видела, какие «священнодействия» творил надо мной этот ворчливый гомик. Чем-то мазал, подводил глазки, вставил в нос и под десны какие-то тампоны (они почти не мешали), залепил лицо слоем пудры… Получилась, в общем, незнакомая, незапоминающаяся особа с жалобными глазами и каким-то невнятно оформленным лицом. Лично я бы такую не запомнила, пропусти ее передо мной хоть десять раз.
— Пойдем, — потащила меня из гримерки Бронька. — Будем считать, что Георгий Сергеевич с поставленной задачей справился… Жорик, дорогой, чао, ты просто душка!..
Интересные у моей подруги отношения с секс-меньшинствами. Какие-то доверительно-трогательные, я бы сказала. В отличие от нас, суровых гетеросексуалов, Бронька считает апологетов нетрадиционных пристрастий нормальными людьми, и бесполезно ей доказывать, что «однополовщина» не болезнь, а форменная блажь. У нее даже дома в прихожей висят картины на лесбийские мотивы. Пикассо, например, «Подруги»; «Женщины, бегущие по берегу» — его же. «Эхо» — Франсуа Абортена; «Наслаждение жизнью» Матисса. Очень откровенный и по-своему изящный «Сон» — кисти Иды Тейхман, а в спальне и того хуже — портрет самой поэтессы Сафо, уроженки острова Лесбос, пылко воспевшей за сотни лет до нашей эры это самое женское безобразие. На вопрос, зачем впадать в маразм, Бронька упрямо твердит: а нравится. Мол, нет изящнее лесбоса в искусстве. А любит при этом наглых, потных, желательно в годах мужиков, да не просто любит — прямо тащится от них. Поди пойми эту логику…
Через пять минут мы сидели в пустом зале ресторана «Восток-Азия» напротив театра (других работающих заведений в округе мы не разглядели), и Бронька хмуро созерцала меню. Официанты в этом заведении дружно вымерли — я вообще никого не видела, кроме охранника.
Бронька раздраженно посмотрела на часы.
— Можем и не вкушать, — резонно заметила я.
— Можем, — согласилась Бронька, — но не будем. Поедание вкусной пищи — вторая из важнейших потребностей человека после секса. К тому же у нас есть полчаса времени, пока придет Эдик.