Валентайны. Девочка счастья и удачи

Смейл Холли

Очевидно, я тоже должна там быть.

Маме было тринадцать, когда она впервые пошла на премьеру. У нее на прикроватном столике есть фото, где она стоит рядом с бабушкой на красной дорожке – худая, немного смущенная и сияющая (на два года точно моложе, чем я сейчас), и если это не доказательство того, что одна звездная вечеринка никак не повредит мне в жизни, то не знаю, какие еще нужны доказательства.

– Нет, – говорит Макс, когда мне наконец удается выловить его в пятницу вечером. Его почти не было

дома всю неделю, и я понятия не имею, чем он занимался, потому что его роль длится ровно двадцать шесть секунд. – Не-а.

Я открываю рот.

– Не получится.

– Но…

– Не-а.

– Если бы только…

– Не, никак.

– Я только хочу…

– Не-е-ет!

Мой брат ест арахисовое масло прямо из банки и смеется. Он размахивает ложкой у меня перед носом, как дирижер – палочкой.

– Но ты даже не знаешь, что я хочу сказать!

– Знаю, Пудель, потому что ты очень прозрачно намекала на это всю неделю. Сейчас ты просто хочешь прямо высказать просьбу взять тебя сегодня на премьеру «хоть на секундочку», потому что тебе уже совсем почти шестнадцать, а маме было только тринадцать, и вообще мы все уезжаем без тебя, и это нечестно, «говорю тебе, это нечестно, нечестно, нечестно».

– Пф-ф-ф, – говорю я, с достоинством выходя из кухни, – я собиралась сказать «это нечестно» только два раза. Идиот.

Поднимаюсь по лестнице и встаю перед дверью в комнату Мер.

На секунду мне кажется, что я вижу маленькую девочку с глупой улыбкой, безумной прической, как у кудрявого облака, и без одного носка. Я моргаю и решительно стучу в дверь.

– Ну что там? Я занята.

Моя старшая сестра неожиданно стала совой: она спит весь день, пропадает всю ночь, а о ее передвижениях каждое утро сообщают таблоиды. В четверг заголовки гласили, что она «немилосердно прожигает жизнь».

Я быстро собираю все свои актерские таланты.

Как говорила мама, когда готовилась играть Анну Болейн в «Олд Вике»: нельзя притворяться, что ты Обреченная королева, можно только в нее превратиться, найти способ влезть в ее шкуру и так и ходить. Фейт называет эту актерскую технику «быть апельсином». Сестра говорит, что если можешь убедить себя, что ты апельсин, значит, ты кого угодно можешь убедить в чем угодно.

– Ой, – смотрю в замочную скважину, – ты там готовишься к сегодняшнему приему, да? Я тоже. Так сложно правильно одеться на премьеру, правда? И так важно сделать нужный акцент!

Тишина, потом дверь открывается.

– Ты никуда не идешь!

– Вообще-то, иду.

Хоуп, ты апельсин.

– Утром я была у мамы, и она мне разрешила, так что…

– Прекрати прислоняться к дверным косякам. – Мерси сердито смотрит на меня. – Это не выглядит небрежно. И никто не давал тебе разрешение, потому что в пятницу в клинике нет посещений, ты мелкая лгунья. Даже не надейся, что опять разрешу тебе сморкаться в мой свитер, Десперадо. Найди кого-нибудь, у кого есть лишний.

Она захлопывает дверь, и я снова стучу.

– Проваливай,

идиотка.

Я не теряю решимости (этот номер прошел совершенно ожидаемо), прохожу дальше по коридору и стучу в дверь к Фейт. Мерси была просто репетицией, а Фейт – моя премьера.

СВЕТ: ХОУП, ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ…

– Ну что, – когда дверь открывается, говорю я, небрежно прислонившись к дверному косяку. – Как мы с тобой будем готовиться к шикарной вечеринке сегодня вечером? Ведь мы обе туда пое… Как, ты еще не собрана?!

Эффи смотрит на свое бесформенное кислотно-зеленое платье-футболку.

– Разве я что-то не то надела?

– Конечно, не то. Выглядишь как раздутая лягушка.

Уперев руку в бок, вхожу в ее комнату.

– Ох, Фейт, Фейт, Фейт, Фейт. Так много сырого материала, так много естественной красоты, но ты совсем не умеешь всем этим пользоваться. Боже, что о нас подумают люди?!

Эффи моргает в недоумении, а потом начинает смеяться.

– Прекрасный выход, мышонок, очень впечатляюще!

Понятия не имею, кого я должна была впечатлить, но все же киваю.

– Спасибо, – с гордостью говорю я и смотрю на часы. Сейчас семь, а вечеринка начинается в восемь. – Но нам некогда веселиться без дела, Эфф, так что давай подумаем, какие еще есть варианты. Позволь мне быть твоим гуру в мире стиля.

Сестра с виноватым видом показывает на кровать. Она завалена блестящими нарядами от Valentino, Armani, Dior, Givenchy и Chanel в голубых, розовых и фиолетовых тонах (стоимостью несколько тысяч фунтов, и все достались бесплатно), но моя сестра, как обычно, выбрала то, что выглядит как старая ночнушка.

– Снимай это, – командую я, – ты не Шрек. Вместо этого… – я беру красивое ярко-желтое платье от Эли Сааб, с лямками на шее и большим вырезом. – Надень это. Пригладь волосы. И не смей разговаривать со мной дерзко, Фейт Валентайн.

Эффи кивает, и я вижу, что ноздри у нее дрожат.

– Даже и в мыслях не было, бабушка.

Она переоделась, и я начинаю рыться в своей большой косметичке с Отвергнутой косметикой (все то, что надоело Мерси и что я собираю по всему дому). Потом наношу основу и крашу, пудрю, добавляю хайлайтер, провожу линии и достаю румяна, тени, блеск. Теперь у Эффи красивые дымчатые тени, розовая помада, огромные накладные ресницы и брови, которые гораздо больше подходят к ее форме лица, чем те, что ей дала природа.

Затем в творческом порыве разглаживаю тугие кудряшки сестры сывороткой для волос и завершаю ее образ бриллиантовой диадемой, добавив также шесть колец, восемь браслетов, ножной браслет, колье, длинные сережки и тонкий золотой пояс. И наконец пара сверкающих туфель на высоких каблуках цвета электрик, немного блестящего спрея и по три кристалла на каждую щеку. Все, готово.

Потом гордо вывожу ее из комнаты, веду по коридору и вниз по лестнице, как пони, получившую первое место на скачках.