Валентин Фалин глазами жены и друзей
Шрифт:
В полудремоте лежу в шезлонге на палубе. Ярко-синее небо надо мной, внизу такая же синяя вода. Теплоход входит в реку Свирь, соединяющую Онегу с Ладогой. Пустыми окнами смотрят на путешественников брошенные дома. На северном берегу, где некогда шумели вековые сосновые боры, – кустарники и отдельные случайно уцелевшие от топора деревья. Зрелище, навевающее уныние.
Ладожское озеро гораздо больше Онежского. Считается, что оба они оставлены нам в наследство ледником, который, отступая на север, выгрыз ложе для двух самых крупных в Европе пресных водоемов.
Причаливаем к острову Валаам. Подходы к пристани сторожат гигантские каменные глыбы. Валаам
Остров многократно подвергался нападениям. Но в отличие от своих братьев по вере в других частях Русской земли, валаамские жители не отвечали насилием на насилие. Их истребляли, постройки выжигали. Вместо погибших приходили другие, и все начиналось сначала.
Эти традиции дают себя знать по сей день. Экскурсовод, напоминавший попа-расстригу, избегал причинить боль даже комарам, которых здесь в изобилии, сгонял их не убивая.
После Второй мировой войны Валаамский монастырь являлся прибежищем калек – безруких и безногих обрубков человеческих тел. Одни сами отказались от общения с миром, от других отреклись родные. Наверное, трудно было сыскать более печальное место на всем свете.
Сейчас строения монастыря восстанавливаются. В планах вернуть острову репутацию центра культурного земледелия и согласия человека с природой. Местные энтузиасты горят желанием показать, на что они способны. Только бы им не мешали.
Возвращаясь на теплоход, мы купили ароматные теплые пироги с брусникой. Такие издавна пекли на Русском Севере. Вскипятили в каюте электрический самовар. Как же было вкусно!
Даже среди шума и веселья мы обычно искали уединения. Это понятно. Работа Валентина лимитировала свободное время, отпущенное нам двоим. Он рано уходил из дома, возвращался к девяти вечера, часто позже. Свободных суббот не было. Перепадали служебные дела и на воскресенье. Командировки, о которых он узнавал в последний момент, разлучали нас. Те месяцы, что мы находимся в Гамбурге, составляют счастливое исключение в нашей жизни.
На десятый день пути теплоход прибыл в Ленинградскую гавань. Любимый город мужа приветствовал чудесной погодой. Мы распрощались с попутчиками, которые продолжали водное путешествие, и перебрались в гостиницу. Четырех дней, отведенных на Ленинград, понятно, слишком мало, и мы стараемся вместить в них максимально возможное.
В первую очередь – Эрмитаж. Ему отдается каждое утро три дня подряд. За упорство – награда. Нам показывают знаменитую Золотую кладовую с ее неповторимыми драгоценностями. Здесь экспонированы, в частности, скифские клады.
Загадочный народ, кочевавший на обширных территориях от Байкала до Венгрии еще до Рождества Христова. Никто определенно не может сказать, как они появились и куда ушли. А ведь история их насчитывает около тысячи лет.
Валя у Пушкина на Мойке, 12 в 1986 г.
Посещение кладовой разрешается только группами и в сопровождении экскурсоводов. Нас с мужем ведет знакомая сотрудница музея. Переступая порог хранилища, она расписывается в книге посещений, как бы беря нас под свою ответственность.
В отделе, где выставлена коллекция камей, начало которой положила Екатерина II, разглядывая витрины, вспоминаем забавную историю с сыном знакомого художника – резчика по камню.
Родители не могли нарадоваться на малыша при его первом посещении музея. Он внимательно все слушал, а увидев камеи, в волнении закричал: «Папины!» Когда же по возвращении домой мальчика спросили, что ему понравилось больше всего, с восторгом воскликнул:
– Огнетушители!
В это пребывание в Ленинграде исполнилось еще одно мое давнее желание: мы посещаем квартиру А. Пушкина на Мойке, 12, откуда он уехал на дуэль с Дантесом и где умер. Я с папой не однажды пыталась прийти к поэту. Но длинная очередь перед входом каждый раз вынуждала откладывать визит.
Реставрация «Данаи». 1986 г. Слева Б.Б. Пиотровский
В квартире мало подлинных вещей, видевших поэта. Общее впечатление, в отличие от Михайловского, – это музей, а не прибежище, где А.С. Пушкин искал успокоения от треволнений и вражды большого света в кругу красавицы-жены, четверых детей, свояченицы.
А напротив этого дома – другой, также милый нашему сердцу дом, где жил Борис Пиотровский. Он встречает нас у дверей. Мы впервые в его квартире. Директор Эрмитажа недавно переехал сюда и очень гордится тем, как устроил – уютно и удобно – свое жилье. А гордиться есть чем: большая библиотека говорит о вкусах хозяина. Есть и другое собрание, поменьше: тонкие современные чашки Ленинградского фарфорового завода, наследника первой фарфоровой мануфактуры в России. Их коллекционирует его жена. Вопреки упорным слухам, Пиотровские не имеют других коллекций. Директор одного из лучших музеев мира не мог себе этого позволить.
В тот день за чаем разговоры не об искусстве. Несколько месяцев назад пробился наружу древний спор вокруг Нагорного Карабаха. Хозяйку дома, армянку по национальности, эта тема держала в неподдельном напряжении. Она и оказалась в центре беседы в доме академика, почетного члена академий многих стран мира.
К несчастью, не так давно Борис Борисович скончался, оставив взрослых сыновей и жену. Как сам он говаривал, Рипсиме (древнее женское армянское имя) – это было лучшее, что он раскопал в поисках древнего армянского царства Урарту, открытие которого Б. Пиотровским причисляют по достоинству к великим достижениям археологии XX века.
Уход из жизни Бориса Пиотровского был тяжким. О свалившей его болезни мы узнали ночью, разбуженные звонком из Ленинграда. У Пиотровского инсульт. Он пятые сутки без сознания. Усилия медиков не принесли облегчения состоянию больного. Все надежды на срочное применение лекарства, которое можно приобрести только в Германии.
Муж связывается с советскими посольствами в Бонне и Берлине. Просит извинить за позднее беспокойство, но положение чрезвычайное. Коллеги берутся организовать доставку медикаментов ближайшими рейсами самолета прямо в Ленинград. Лекарства в распоряжении врачей. Лишь на мгновение недели спустя Борис Борисович приоткрыл глаза. Почти три месяца на грани жизни и смерти закончились победой последней.