Валентин Фалин глазами жены и друзей
Шрифт:
Сейчас из-за неразумной деятельности человека море отступило на много километров. Кругом – больная, потрескавшаяся, засоленная земля. Рыбоконсервный завод, чуть поддерживавший свою жизнедеятельность за счет привозного сырья, недавно прекратил существование.
Бабушка возвращалась в Москву с тремя детьми без мужа, который должен был завершить служебные дела. При подъезде к столице настигла страшная весть: война. Вскоре дедушка прислал телеграмму: «Призван в ряды Красной армии».
И снова случай (а может, Господь Бог?) спас ему жизнь. Дедушка тяжело заболел, оказался в госпитале.
Из госпиталя дедушку отправили в «иранский поход». Ввиду «секретности» операции семье ничего не сообщалось. Потянулись тревожные месяцы ожидания. Всезнающие соседки уже нашептывали бабушке, что муж бросил ее с малолетними детьми.
Однажды одиннадцатилетняя дочь (моя мама) проснулась от ее горького плача. Измученная наветами молодая женщина не выдержала:
– Ирочка, как ты думаешь, папа вернется к нам?
Зароненное сомнение трудно изгнать. И вдруг сын, которому нет и пяти лет, заявляет:
– Сегодня вернется папа.
Нет никаких видимых поводов так думать. Малыш вообще едва ли помнит отца. Но с уверенностью, присущей только детям, он повторяет:
– Я знаю, сегодня приедет папа.
А дальше почти из области мистики – отец приехал, приехал именно в тот день! Младшая дочь не узнала его:
– Какой-то дядя едет на лошади.
Дедушка вернулся, и они прожили дружную, жаль, что короткую совместную жизнь. Судьба забрасывала их в разные города, в России и за ее пределами, пока наконец семья не нашла пристанище в своем Измайлове.
Я пошла в первый класс
Большой измайловский сад всех одаривал летом цветами. Цветов было множество, самых разных. Они сменяли друг друга по срокам цветения. Так что с весны и до поздней осени нежные или яркие краски неистощимой на фантазию природы радовали глаз.
Изредка в саду устраивались чаепития. В честь особого гостя или в дни рождения. На дорожках чинно в ряд стояли столы, на столах – пироги.
Стряпанье начиналось с утра, и по саду разносился аппетитный дух печеного теста. Мои старые тетушки были особые мастерицы в кулинарии. Жизнь и небогатые прилавки магазинов научили их этому искусству. У каждой был свой особый, только ей известный рецепт.
Завершали эту картину огромный медный самовар и разноцветные, разновеликие веселые чашки. Какие это были вечера! До сорока человек собиралось в иное время!
Сейчас дома нет. Он был снесен в 1976 году по плану подготовки города к Олимпийским играм. На месте сада вырос лес. И уже ничто не напоминает о прежнем счастье.
Я была очень любима. Родителями, бабушкой и дедушкой, многочисленными тетушками.
Вероятно, еще и потому, что родилась первой в четвертом поколении. Одни занимались со мной музыкой, другие дарили книги. Первые ягоды, появлявшиеся на рынке, первые цветы в Измайлове – мои.
У папы я – поздний ребенок. Ему было тридцать пять лет, когда я появилась на свет. Маме иногда
Как-то мне очень захотелось большую куклу. До закрытия магазина, который находился далеко от дома, оставалось полчаса. Откликаясь на настроение ребенка, отец взял такси, и мы успели в последнюю минуту сделать желанную покупку!
Говорят, что балованные дети становятся эгоистами. Очевидно, родители умели находить такие слова, что я не злоупотребляла их любовью. Если в ответ на вопрос, дорого ли стоит предмет моего вожделения, мама говорила: «Дорого, Ниночка», я, вздыхая, отходила подальше от искушения.
В целом я росла обычным ребенком. Как все дети, мечтающие скорее повзрослеть, торопила время. Еще одна причина заставляла спешить. В 1980 году, когда мне должно было исполниться двадцать пять лет, Н. Хрущев обещал построить коммунизм. Так не терпелось посмотреть на него!
Из своего детства я вынесла во взрослую жизнь потребность любить и заботиться о других, уверенность во взаимности этого чувства.
Не могу сказать, что я не наблюдала ссор. В старой ленинградской квартире, где ютилось несколько совершенно несхожих людей и поколений, их было предостаточно. Но все это относилось не к нашей семье, воспринималось как неправдоподобное и противоестественное. Долгое время я считала, что других несчастий, кроме болезни и смерти близких, не бывает.
Такое несчастье постигло нас с мамой за три дня до моего семнадцатилетия: умер мой отец. Мама, совсем молодая, замуж так и не вышла. Лучше мужа не будет, считала она, а худший не нужен.
Мой отец, так же как и отец Валентина, своими знаниями был целиком и полностью обязан самому себе, своей настойчивости и целеустремленности. Его родители расстались, когда ребенку было два года. Взбалмошная и своенравная мать не захотела, чтобы сын виделся с отцом. Их встреча, в сущности единственная, произошла только через двадцать лет. А вскоре началась война, и больше о другом моем дедушке ничего не известно.
Получив экономическое образование, папа работал в Ленинградском университете. Он писал диссертацию и был близок к ее завершению. Но тут родилась я, такая долгожданная. Когда научный руководитель спросил, как обстоят дела, папа ответил:
– Отлично, моей диссертации уже пять месяцев.
Я очень уважала своего отца. За мужество, несгибаемую волю, честность. За то, что, не найдя в себе убежденности стать коммунистом, он фактически пожертвовал научной карьерой, не получив продвижения по службе. Моим большим желанием было, чтобы будущий муж походил на моего отца.
Как несправедливо, что его жизнь оборвалась в пятьдесят два года! Мама в течение двух лет самоотверженно ухаживала за неизлечимо больным. Обе мы тщательно скрывали от него правду, чтобы не убивать надежду. Не знаю, на что. На чудо, наверное. Папа, зная о скором своем конце, несмотря на то что наша медицина не сообщала рокового диагноза обреченным, в свою очередь подбадривал нас, прятал, пока мог, жестокие страдания.