Валентин Гиллуа
Шрифт:
— Вооружитесь мужеством, сестра моя, — подтвердил нежный голос Елены.
Донна Анита скрыла на груди настоятельницы свое прекрасное лицо, залитое слезами.
— Извините меня, матушка, — прошептала она. — Извините меня, но я разбита этой борьбой, которую так давно выдерживаю без надежды; это мужество, которое вы стараетесь мне придать, не может, несмотря на мои усилия, проникнуть в мое сердце, потому что я имею роковое убеждение, что, несмотря на все ваши старания, вам не удастся отвратить ужасного несчастья, нависшего
— Будем рассуждать, дитя мое: до сих пор нам удавалось скрыть от всех ваше счастливое возвращение к рассудку.
— Счастливое! — сказала донна Анита со вздохом.
— Да, счастливое, потому что с разумом к вам возвратилась вера, то есть сила. Между тем как сам ваш опекун считает вас еще помешанной и принужден, против воли, приостановить свои планы на вас; я, пользуясь влиянием моего положения, и, в особенности, высокими связями моих родных, подала просьбу президенту республики в вашу пользу, эту просьбу поддерживают знатнейшие имена в Мехико; я прошу, чтобы свадьба, угрожающая вам, не была совершенно против вашей води — словом, чтобы она была отложена до тех пор, пока вы будете в состоянии отвечать вашему опекуну: да или нет.
— Вы это сделали, добрая матушка? — вскричала молодая девушка, бросившись на шею настоятельнице с безумной радостью.
— Да, я это сделала, дитя мое, и каждую минуту жду ответа, который, по моему мнению, будет благоприятен.
— О матушка! Если это удастся, я буду спасена!
— Не переходите от одной крайности к другой, дитя мое: это все еще одни проекты, одному Богу известно успеем ли мы.
— О! Бог не захочет оставить бедную сироту,
— Уповайте на Него — и десница Его поддержит вас в несчастье.
— Сестра Мария подходит сюда, матушка, — сказала Елена.
Настоятельница сделала движение рукой, донна Анита отодвинулась на конец скамейки, на которой она сидела, скрестила руки и опустила голову на грудь.
— Вы ищете матушку, сестра моя? — спросила Елена у послушницы довольно пожилой, которая приближалась к ней, осматриваясь направо и налево, как будто действительно искала кого-нибудь.
— Да, сестра моя, — отвечала послушница. — Меня послали к матушке с поручением.
— Войдите в беседку, сестра моя, она там отдыхает.
Послушница вошла в беседку, приблизилась к настоятельнице, скромно остановилась в трех шагах от нее, скрестила руки на груди, почтительно опустила голову и ждала, чтобы с ней заговорили.
— Чего вы желаете, дочь моя? — спросила настоятельница.
— Прежде всего вашего благословения, матушка, — отвечала послушница.
— Даю вам его, дочь моя; теперь скажите мне какое вы имеете ко мне поручение?
— Матушка, один кабальеро благородной наружности, по имени дон Серапио де-ла-Ронда, желает поговорить с вами наедине; привратница ввела его в приемную, где он вас ждет.
— Сейчас иду туда, дочь моя!
Послушница почтительно поклонилась настоятельнице и ушла передать ее ответ.
Настоятельница встала и обе молодые девушки бросились поддержать ее; она остановила их движением руки.
— Останьтесь здесь до вечерни, дети мои, — сказала она. — Поговорите между собой, только будьте осторожны, пусть никто не застанет вас врасплох, после вечерни приходите ко мне в келью.
Потом, поцеловав донну Аниту, настоятельница удалилась, внутренне обеспокоенная посещением человека, которого она не знала и в первый раз слышала его имя.
Когда она вошла в приемную, то быстро осмотрела того, кто желал видеться с ней. Человек этот, приметив ее, встал со стула, на котором сидел, и почтительно поклонился. Первый взгляд был благоприятен для незнакомца, в котором читатель, без сомнения, уже узнал Валентина Гиллуа.
— Садитесь, кабальеро, — сказала настоятельница. — Нам будет удобнее разговаривать сидя.
Валентин поклонился, подал стул настоятельнице и сам сел.
— Мне сказали, — сказала настоятельница, помолчав несколько секунд: — что меня спрашивает дон Серапио де-ла-Ронда.
— Я точно, дон Серапио де-ла-Ронда, — отвечал Валентин, поклонившись.
— Я готова выслушать, кабальеро, что вам угодно мне сообщить.
— Мне поручил министр Гачиенда передать вам эту бумагу и прибавить к ней лично несколько слов.
Сказав это с чрезвычайной вежливостью, Валентин подал настоятельнице бумагу с гербом министерства.
— Распечатайте это письмо, — прибавил он, видя, что настоятельница из вежливости держит в руках конверт, не распечатывая его. — Вам надо узнать, что заключается в этой бумаге, чтобы вы поняли смысл слов, которые я должен прибавить.
Настоятельница внутренне чувствовала нетерпение узнать, что ей пишет министр и, сорвав печать, быстро пробежала бумагу глазами.
При чтении лицо ее просило от радости.
— Итак, его превосходительство удостоил исполнить мою просьбу! — вскричала она.
— Да, сеньора, вы останетесь до нового распоряжения единственной покровительницей молодой девушки; вы должны давать отчет одному министру, а в случае, — прибавил Валентин, с намерением взвешивая слова, — если генерал Герреро, опекун донны Аниты, будет стараться принудить вас выдать ее ему, вы имеете позволение отвезти девушку, столь интересную во многих отношениях, тайно в такой дом вашего ордена, в который вы заблагорассудите.
— О, сеньор! — отвечала настоятельница с радостными слезами на глазах. — Поблагодарите от моего имени его превосходительство за его благородный поступок в отношении молодой девушке.