Валентин Гиллуа

Эмар Густав

— Буду иметь честь сделать это, сеньора, — отвечал Валентин, вставая, — а теперь, когда я исполнил поручение, позвольте проститься с вами. Мне очень лестно, что его превосходительство министр дал мне это поручение.

В ту минуту, когда Валентин выходил из монастыря бернардинок, Карнеро входил, в сопровождении францисканца в капюшоне, опущенным на лицо.

Охотник и капатац украдкой переглянулись, но не. произнесли ни слова.

Глава XVI

НЕОЖИДАННАЯ РАДОСТЬ

Мехико,

как мы уже сказали, был выстроен по первоначальному плану после завоевания, так что и ныне он представляет почти тот же вид, какой поразил Кортеса, когда он в первый раз вступал в этот город.

Главная площадь, особенно несколько лет тому назад, прежде французских нововведений, представляла вечером самый живописный вид.

Эта огромная площадь обрамлена с одной стороны тяжелой аркадой, поддерживающей обширные магазины, а с другой — пилястрами, у подножия которых возвышаются лавки.

Дворец президента, собор и Саграрио, обширный базар товаров и, наконец, Париан, другой базар, дополняли четвертую сторону в ту эпоху, к которой относится наша история, потому что теперь произошли большие перемены, и Париан, между прочим, исчез. Самые красивые улицы: Такуба, Монтерилло, Сан-Франциско, Сан-Доминго идут к большой площади.

Собор возвышается на том самом месте, где прежде находился мексиканский Теокали; к несчастью, это здание, снаружи великолепное, внутренне не отвечает впечатлению, какое составляешь себе: украшения его посредственны, дурного вкуса, бедны и ничтожны.

В шестом часу вечера, за несколько минут до вечерни, вид главной площади становится истинно волшебным.

Толпа гуляющих, толпа самая пестрая, стекается вдруг со всех сторон: всадники, пешеходы, офицеры, аббаты, солдаты, поселяне, леперо, индеанка в красной юбке, светская женщина в шелковом платье — все эти люди скрещиваются, сталкиваются, смешивают свой разговор с детскими криками, с приглашениями леперо, зазывающих покупателей своими докучливыми просьбами, с пронзительным визгом торговок, сидящих в тени аркад. За несколько минут до вечерни францисканец, которого легко было узнать по синей рясе, широкий белый капюшон которой почти совсем закрывал его лицо — вышел на главную площадь из улицы Монтерилло.

Этот человек, высокого роста, крепкого сложения, шел медленно, опустив голову и скрестив руки на груди, как будто был погружен в серьезные размышления; он перешел через площадь и направился к Париану, очень оживленному в эту минуту, потому что в Париане был базар вроде парижского Тампля, и он служил в это время местом покупок для тех, кому кошелек не позволял покупать в других кварталах города вещи и одежду.

Не обращая внимания ни на шум, ни на движение, происходившие вокруг него, францисканец прислонился к лавке уличного писца и обводил площадь скучным и рассеянным взором.

Он недолго оставался в этом положении, потому что едва достиг Париана, начали благовестить к вечерне.

При первом ударе соборного колокола шум на площади прекратился, все гуляющие остановились, все мужчины сняли шляпы и каждый шепотом прочел краткую молитву.

При последнем ударе колокола, чья-то рука дотронулась до плеча францисканца, между тем как голос шепнул ему на ухо:

— Вы не опоздали на свидание, сеньор падре.

— Я исполняю свой долг, сын мой, — отвечал францисканец, тотчас обернувшись.

В том человеке, который говорил с ним, он без сомнения узнал друга, потому что тотчас же протянул Руку.

— Вы решаетесь? — спросил первый.

— Более чем прежде, сеньор.

— Помните, что вы не должны произносить моего имени, что мы не знаем друг друга; вы францисканец, которого я привел из монастыря Сан-Франциско, по желанию молодой послушницы, в монастырь бернардинок, вы не знаете, кто я.

— Брат мой! Мы, бедные францисканцы, должны служить опечаленным, наша обязанность предписывает помогать им, когда они требуют нашей помощи; мы сами не имеем имени для света и не имеем права спрашивать имени тех, кто нас зовет.

— Прекрасно сказано! — отвечал тот, удерживая улыбку. — Я вижу, что я не ошибся на ваш счет. Пойдемте, отец мой, мы не должны заставлять ждать ту, к которой отправляемся.

Францисканец утвердительно наклонил голову, поместился направо от своего странного собеседника, и оба удалились от Париана, где шум начался еще сильнее после благовеста.

Они неприметно прошли сквозь толпу гуляющих по направлению к монастырю бернардинок и молча шли рядом.

Мы сказали, что у монастырских ворот они встретились с доном Серапио де-ла-Ронда, то есть с Валентином Гиллуа, и все трое украдкой переглянулись.

Сестра-привратница без всякого затруднения впустила францисканца; проводник его простился с ним, обменявшись несколькими приветствиями с сестрой-привратницей, которая проводила францисканца в приемную и, попросив его подождать с минуту, отправилась доложить настоятельнице о прибытии духовника, которого требовала молодая послушница.

Мы оставим на несколько минут францисканца и воротимся к двум девушкам, которых оставили в саду.

Как только настоятельница удалилась, молодые девушки сели рядом на скамейку.

— Милая Анита, — сказала Елена: — позволь мне воспользоваться несколькими минутами, в которые мы остались одни, чтобы рассказать тебе о письме, полученном сегодня мной, я боялась, что мне не удастся это сделать; однако то, что я должна сообщить тебе, очень важно.

— Что ты хочешь сказать, моя добрая Елена? Каким образом письмо, о котором ты говоришь, может интересовать меня?

— Не могу положительно дать тебе объяснения; довольно тебе знать, что мои братья коротко дружны с одним из их соотечественников, который принимает в тебе большое участие, и то, что я должна тебе сказать, относится к этому французу.