Валёр
Шрифт:
Палатка, невзрачный домик, одинокий шалашик под густыми кустами лозняка, да и все строения этого скрытого места не предвещали угроз. Было тихо и мирно, что не веялось беспокойство из этого прибрежного дня. Огромные заросли рогоза деловито помахивали на ветру свои коричневые «качалки». А ближе к этому лагерю, зияли бесчисленные земляные воронки, да горбатились рядом насыпи, видимо от вырытых шурфов. Возле домика стоял, какой-то генератор, похоже, что для электротока. Значит, это он и ухал прошедшей ночью.
На бережку полукругом сидело несколько
– Им даётся отдых минут двадцать, чтоб не сдохли совсем и могли работать дальше, – громко прошептал Витя и задумчиво склонил голову.
– Тихо! Нас видимо учуял этот пёсик: вот как он взглянул в нашу сторону. Вот и есть как раз нам этот случай! Это и есть наш данный момент: выходим все, кроме Вити и Бори! Они зайдут с тыла, через лесок и поддержат нас своим наскоком. А мы, с удивлением и огромной радостью, что встретили здесь людей, двинемся к этим «ройщикам». И на всю мощь, по клавишам гармони, да бубном свои «семь-сорок», и так, чтобы кровь играла на бурную встречу! – резко выдавил из себя Макарий и первым двинулся вниз со скалы, в этот лагерь, «Камышовая Гуща».
Рванула гармонь во все меха и всплеснула музыку по этой тишине! И бубен в унисон, ловя тональность ритма, возлетел своей ударностью над людьми, что сидели усталым полукругом на шершавой осоке.
Агриппина, сорвав косынку с головы, лихо вскрикнула и закружилась в танце перед этими людьми, с непонятным ухающим припевом.
Лишь теперь Макарий успел заметить, что из-под навеса выскочили двое мужчин с ружьями и настороженно смотрят на них.
Но музыка взвилась над этим изрытым бережком, как буйное наслаждение неслыханного доселе чуда и восторга. Как будто хотела наградить этот усталый ископанный мир волшебством и задушевностью мирного великолепия. И удержать её, казалось, не хватит никакой преграды, невзирая ни на что, ни на какие запреты!
И эти, сидевшие полукругом, от такого неожиданного вторжения, вскочили и с криками «ура»», бросились в дикий безудержный пляс по колючей осоке.
И будто приобретя музыкальную силу гармони и бубна, этот рабочий люд, затоптался-закружился таким танцем, что и верить не хотелось об их бесправии и неволи.
Плясали безудержно все, с визгом и гоготом, в изодранных, давно изношенных одеждах. Измазанные тиной их лица, выражали восторг и небывалую радость, выше понимая, для чего, и зачем, всё это здесь? Осока, шурша под ногами танцующих людей, словно смягчала этот тревожный пляс и добавляла что-то неуловимо-беспокойное, загадочное до немоты.
Агриппина в этом безумном танце еле была видна, среди грязных одежд и топающих ног.
«Но, где же, Игорь и Николай? Что-то не видать их среди пляшущих людей? А те, что под навесом? Не они ли? Нет, это видимо, те два «лиходея»? Похоже, это те «журналисты», что приезжали в обсерваторию на милицейской машине? Точно, они!», – Макарий, стиснув зубы, приготовился к любым неожиданностям.
Из покосившегося домика выскочил какой-то человек и, замахав
– Что за дикость? А ну, замолчать всем! Что развеселились как на свадьбе у беспредела? Кто посмел зайти на территорию исследований? Почему посторонних допустили без разрешения? Охрана! Что, уже не в силах работать? Быстро убрать с территории чужаков!
«Это мы-то чужаки?» – всколыхнулась злость в Макария и он, взмахнув рукой, остановил «семь-сорок» и громко выкрикнул этому человеку:
– А вы-то, на каком основании здесь? В этой местности не может быть никаких разработок, никаких исследований почвы и грунтов. Так же леса, речек, болот и озёр. Это заповедник охраняемый лесничеством и государством. Так, что здесь никаких разработок не может быть!
– Ты что сюда пришёл учить меня и стращать? Уж не бубном своим, да гармошкой? Даю вам три минуты: и – «брысь отсюда!». И не больше! Здесь всё по закону и безупречному разрешению от кого надо! Так что, топайте бубном поскорее отсюда и своими мехами – дуйте, сколько влезет, и подальше! И веселей, пока мы ещё в силе сдержать вашу наглость! Охрана! Помогите этим убраться от изысканий науки, да так, чтобы они нашли свою дорогу в иные места, не мешая работать другим!
Это был точно Веня-Феня, одетый в милицейский китель, но без погон.
Неожиданно прибежал рыженький пёсик, радостно запрыгал вокруг новых людей и стал на задние лапки. Видимо, ему очень уж хотелось угощения, ласки и внимания.
– Ты, что и есть Шлихтик? Вот ты какой, мой хороший! Что-то хочешь? Да? – с теплотой воскликнула, прибежав от танцующих Агриппина и тревожно охнув, закрыла рот ладонью.
Мгновенно, этот Веня-Феня, вскинулся взглядом в девушку и жёстко спросил:
– Как ты его назвала? А ну-ка повтори, красавица юная, что сказали губки твои собачке нашему? Шлихтик? Откуда это тебе известно как его звать?
Тяжело заскрипели ботинки этого Вени-Фени по примятой осоке, и он, твёрдо выговаривая слова, зло спросил:
– Что, молчишь любительница угадывать имена собачек? А? Вы здесь по какому такому праву расхаживаете, нанося ущерб окружающей среде и исследовательской работе?
Эти слова прервал какой-то диск, свистом взлетевший из-за домика и, ударив в плечо этого Веню-Феню, сбил его наземь. Бесцеремонно, без вопросов и ответов, этот «руководитель» шлёпнулся в ожидающую истоптанную болотную грязь, лицом вниз.
Макарий успел увидеть, что этот диск был ржавой крышкой от большой кастрюли, или от чугунного казанка.
Из-под навеса, два охранника, рванулись в сторону прибывших, держа наизготовке свои ружья, с криком и угрозами.
– Лечь всем на землю! Иначе – стреляем! Всем, повторять не будем! – заорал один из них и выстрелил вверх.
Танцующие люди, резко остановились и упали на ржавую осоку, замерев в ожидании, чего-то, неотвратимого и небывалого здесь. Осталась лишь стоять одна Агриппина, из тех только что танцующих людей.