Валёр
Шрифт:
– Вот вам на вашу свадьбу! Хватит с избытком, если распорядится с умом, то и забудете всё неприятное, что сейчас жизнь приносит.
Пакетик упал прямо у ног Макария: веско, верно и точно.
– Это мы обязательно заберём с собою, как доказательство ваших незаконных действий в этих местах. А о свадьбе? То, у нас есть чистая жизнь, и она нам предложить всё, чтобы мы не сожалели о ней. И нам спорить об этом времени нет! Так что, прошу с нами на бережок Беглой, так измученный вашими действиями до бесправия.
– Ты парень отстал от
– А мы зла от вас и не требуем. А за преступления надо отвечать!
– Ну, ты ж и настырный! Ух, какой!
Задрожало небо в своей непостижимости! Камыши вздрогнули от дикого человеческого воя! Полегла в низменность чужеродная сила этого Вени-Фени. Он зарычал, заорал на всю камышовую округу, от безысходности уйти от преследований.
– Аааа…! Ну, что ж…! Уходите обратно и забудьте обо мне навсегда! Повторять об этом, у меня нет больше сил! Вы слышите меня, герои заблудшие во времени? Уходите, иначе начну по вас стрелять! – он дрожащими руками вытащил с нагрудного кармана пистолет и угрожающе наставил на Макария!
– Этим меня не взять! Ну, убьёте меня и что дальше? Девушку, ни в чём неповинную, тоже пулей, в её молодую жизнь? И за что? За какие-то камушки застывшей смолы, что только годятся лишь на бирюльки? И вы – есть человек, который рождён матерью для верности и подобия ей? – Макарий, чувствовал, ещё, чуть-чуть, и этот беглец остынет и сдастся.
Но, Веня-Феня, задрожав всем своим телом, начал валится в болотную тину, в цветущую густую ряску, которая заполонила, окружающий, болотный мир.
Прогремел неожиданный выстрел и тихий ужаленный вскрик раздался рядом с Макарием.
Нежные девичьи руки взмахнулись в небо, чтобы схватится за что-то неведомое, но начали падать в жёсткий и безразличный ко всему, сизоватый хвощ.
Макарий, хлюпая болотной тиной, рванулся к девушке и успел поддержать её от падения.
… – Это Болотник видимо в разгуле здесь…. Такая дикая и суеверная сущность мира этого, Макарий! Это он меня, вот так, почему-то… ударил, да? – схватившись за грудь, стоном выдохнула Агриппина.
– Ух, неужели этот мерзавец выстрелом попал в тебя? Да, как, же так, этот негодяй посмел!
Веня-Феня, всё также лежал на островке осоки и рогоза, не двигаясь и не шевелясь. Рука, вымазанная болотной жижей и ряской, продолжала сжимать губительный пистолет.
Тишина вокруг замерла и лишь незаметный ветерок, колыхал высокий, понимающий камыш.
– Мы сейчас…, мы сейчас вернёмся к своим…, быстрым ходом, Агриппинка! – шептал Макарий девушке слова, повторяя их вновь и вновь.
Он поднял девушку на руки и, прижав к себе этот ценнейший груз, пошёл по болотной тропинке назад, к бережку Беглой.
Он нёс девушку и в
И ты во мне, и я в тебе!
И мир вокруг живой без мглы!
И мы в любви, что яркий свет,
Не зазыванием в углы.
И камышовые места –
Для веской ёмкой тишины!
Где наша жизнь в любви чиста –
Не тянет к холоду зимы…
«Не тянет к холоду зимы, не тянет…. И ноша не тянет своя…», – путано думалось Макарию, и ноги, шагая по жёсткой осоке, тяжело топтали болотный и безучастный мир.
Небо, неожиданно нахмурилось и затянуло себя волокном серости, подстёгивая к рвению, было затихший ветер. Задуло в камышах, чем-то, густо-тревожным до неизвестности и зашлёпало мглистым дождиком из безразличности туч.
Ноги вязли в густой болотной жиже, издававшей тяжёлый запах устоявшиёся тины. Ветер подул сильнее! Зарядил крупными каплями по Макарию, захлестал по тростнику камыша, раздавая дробный частый звук обычному тускнеющему дню.
Агриппина, вдруг очнувшись, сквозь силу спросила:
– Макарий, родной мой! Что так мокро стало мне…? И медальона на груди, почему-то нет…. Ты не видел, куда он делся? Я что-то не ощущаю его… на груди! Слышишь, родной? В нём единственная фотография мамы моей…. Найди его, прошу, мой хороший…, найди…,– шептала Агриппина Макарию.
– Ты помолчи пока, не тревожься о нём. Береги свои силы! Медальон я обязательно поищу, но прежде, необходимо добраться до Беглой.
Но Агриппина затихающим голосом продолжала:
– Хорошо, я помолчу, но, может быть, я сама пойду? Я ведь сильная и смогу идти!..
– Нет! Нельзя тебе двигаться, нельзя! Этот негодяй тебе выстрелил в грудь, так что, нужен срочно врач! Успокойся и терпи, сколько сможешь! Мы скоро дойдём к бережку Беглой, дойдём…. А там свои, они помогут, и всё будет хорошо!
– Ой! И ты меня несёшь? Как самую родную и самую-самую дорогую? Да, Макарий, мой хороший? Ой, Макарий, Макарий….
Дождь пошёл хлёсткий, беззастенчивый до густоты и шуршания камыша. Идти становилось всё трудней и трудней по вязкой болотистой тропинке.
Впереди, среди зарослей на изгибе, что-то захлюпало и затопало бегом. Мелькнул тёмный силуэт, какого-то животного, пробирающего по этому мирку, будто неся затерянную тревогу в этот, и так, неуравновешенный мир.
– Берли! – с огромнейшим удивлением и радостью воскликнул Макарий.
– Ты, как оказался здесь? Откуда ты мог, вот так вот, явится? Каким-таким образом… ты нас нашёл…? – почти в слезах спросил Макарий.
Пёс, оббежал вокруг Макария, который держал на руках Агриппину, и ринулся по тропинке дальше.
– Берли! Ты это куда? Назад, назад и ко мне, и срочно! Домой, домой и только так, только так…, и не иначе! Ты что, оставил без присмотра коня цыганского, да трактор-самотяжку? Зачем ты это сделал, Берли, Берли….