Валютчики
Шрифт:
— Им не до нас, — кивнул Бандера. — Криминал это чувствует.
— Человек обязан благоволить своей нации, чтобы окружающие уважали самого. Разве русский русского признает? Так унижают друг друга, что готов сквозь землю провалиться. На себе испытал. Приехал к младшему брату, а он третий день не просыхал. Я начал укорять его, выпроваживать друзей. Те притихли. Вдруг брат отвязался на меня, мол, кто ты такой, чтобы командовать. Товарищи подняли гогот. А тот так разошелся — циркач. Указал на дверь мне, старшему брату, за несколько лет единожды приехавшему. Ради
— Представить не могу, — покачал головой коллега. — На Украине, особенно западной, подобные случаи исключены.
— В России они в порядке вещей. Вылезла дурь, и путь к родным стал труднее. Видишь, два брата картошкой торгуют. Дня не проходит, чтобы не подрались. Кавказцы специально собираются, чтобы потаращиться на скудоумие.
Перебирая ремешок барсетки, Бандера постоял еще немного. Не раз подходил он по другим проблемам. Убийство двух валютчиков я объяснил не просто, мол, у менял крупные суммы, поэтому негодяю трудно пройти мимо, а шире, с точки зрения национального характера. В Германии немцы пачки марок из сбербанка прятать не пытаются, но убийства редки. Больше на бытовой почве.
— Что я рассказал, является аксиомой, не требующей доказательств, — подбросил еще пример я. — Напротив стоит Паша — рыбак. Читаю ему лекции на подобные темы каждый раз. Паша кивает головой, вставляет предложения по ходу развития события. Когда сюжет иссякает, Паша говорит примерно одно: мол, это понятно. Дядя писатель, одолжи червонец. Отдам, чем хочешь клянусь. И накрывает усталость. Столько талдычить о важном в его, Пашки, судьбе, а тому требуется поскорее залить глотку. Выстаивал, терпеливо выслушивал ради одной цели — вымолить червонец.
— Сколько раз объяснял, чтобы не связывался. Бесполезно, — отмахнулся Бандера. — Сам учишь, а совершаешь те же ошибки. Лучше просвети, торчать или сваливать?
— Не первый год стоишь, изучил их повадки, — пожал я плечами. — Двумя жизнями они взяли выкуп, на время залягут на дно. Я рассказывал, что подходил убийца. Доложил ментам, они посоветовали не связываться. Тот обещал подскочить еще. Отморозки с Западного тоже могут повторить налет. В позапрошлом году за месяц завалили нескольких сразу. Все в наших руках.
— Желаю удачи, — Бандера скомканно засмеялся. — До машины бы добраться.
— Народу много, место открытое. Ты не без «дуры», — обнадежил я.
— Газовый.
— Подсунься и в глаза.
— Успевают уклониться. Надо взять с резиновыми пулями, чтобы с расстояния.
— Тогда кто быстрее.
— В десантном учился.
— Нормально.
Перебежав трамвайные пути, Бандера попал в объятия русской жены. Наверное, она ждала давно. Ко мне подошел Коля — челнок из Батайска. Расплевывая семечки, шепеляво спросил:
— Евро не поменяешь?
— Разве начали крутиться? — уставился я на Колю. — По моему, с две тысячи первого года.
— С девяносто девятого, — пояснил плотный крепыш, занимающийся обувью. — Неподотчетные, ну… нелегальные. Неофициальные… хрен их, как назвать.
— Если неучтенные,
— Вольются в общий поток и будут вертеться вместе со всеми, — сгреб с губ шелуху Коля. — Первый день на рынке? Валютчики давно работают по ним.
— Покажи, рассмотрю. На плакатах лишь видел.
Коля вытащил пачку евро. Она состояла из пятерок, десяток и полтинников. Мелочь я пробежал мельком, подделывать не будут. На полтинниках заострил внимание. Купюры были песочного цвета со вставленной тонкой полоской, с серебряным, играющим под наклоном, пятном, с тиснениями, водяными знаками, голограммой, без портретов. На одной стороне как бы спаренная каменная беседка, на другой верхи виадуков без колонн. Или известный в Европе мост, повторенный позади первого как мираж. Синие звезды в полете, затемненная карта Старого Света. Вид невзрачный, простенький. С долларами освоились, с марками, которые эффектнее, тоже. Будем привыкать к евро, несмотря на то, что мочат как отбившихся от дома толстых уток.
— По какой цене желаешь сдать? — посмотрел я на Колю. — По моему, на них эквивалента еще нет.
— Ребята берут один к десяти, но они химичат, — заявил челнок. — Кто ездил в Германию, выяснил, что рубль к евро идет как пятнадцать к одному. Европейская валюта имеет все шансы расти. Ходят слухи, скоро перегонит и доллар.
— Фунты стерлингов не обскачет? — усмехнулся я. — Вечно у нас глупая привычка преувеличивать. Особенно, если касается чего иностранного.
— Не берешь? — не стал спорить Коля.
— Сначала назови цену.
— По двенадцать рублей за евро.
— Ты объявил, что меняют по десять.
— В прошлом году. Осязаешь бумагу? Не американские хлопчато — шелковые. Еврики из двух сортов крапивы сварены. Значит, рассчитаны на вырост.
— И кому предложить… крапивные?
— Пойду на рынок, быстрее найду общий язык, — махнул рукой челнок. — Возьми букварь и учи, учи, учи. Иначе, за каким хреном тут отираешься.
— Чтобы меньше впариваться, — огрызнулся я, сбитый с толку Колиным напором.
— Как не заведешь разговор по работе, вечно не слава Богу. На одном влетел, на другом всандолилися.
— Каждому свое, — буркнул я.
Сунув купюры в карман, бывший работяга из Батайска влился в поток, пропал за воротами рынка. Некоторое время я продолжал жевать сопли. Затем повернулся к Андреевне, хотел спросить что-то, но заметил знакомого клиента. Это был невысокий, плотный мужчина под тридцать лет, занимающийся перепродажей привозимой из дешевой Белоруссии теле-радиоаппаратуры. Он почти проскочил мимо, но я знал его приемы приманивать валютчиков. Они заключались в том, что если я окликну дельца, значит, затарен под завязку. Имеет смысл поторговаться, сбить потолок минимум на червонец. С тысячи баксов набегало сто рублей. Торгаш всегда начинал выкупать с такой суммы. Если подходил он, валютчик мог продать доллары по потолку. Суммы у меня не было, капуста не кончилась. Я демонстративно отвернулся в сторону.