Вампиров не бывает
Шрифт:
— Глория?
Она подняла голову, будто бы только сейчас меня увидев.
— Людмила, здравствуйте. Можно войти?
— Извините, поздно уже.
— Я ненадолго.
— Хорошо, заходите, пожалуйста.
Надеюсь, машину до завтра не угонят. Я ее очень аккуратно припарковала, арбалет на пол положила, двери закрыла, на сигнализацию поставила, и ключи унесла с собой.
Кошка, как только я вошла домой, подбежала было ко мне, задрав хвост, но вдруг передумала и шмыгнула в открытую форточку. Глория вошла следом,
— Что будете пить? Кофе хотите? Чай? — вежливо спросила я.
Глория улыбалась, глядя на меня.
— Пить? Обязательно буду, но чуть позже, — внимательно глядя мне в глаза, сказала она.
— Как дела у Елизаветы? Она вас прислала?
— Да, она.
— Так как ее дела? Теперь она получила заветную должность? И имущество тоже полностью ее?
— Ты о чем?
— Ой, да ладно. Вы же знаете о чем, — отмахнулась я, соображая, успею ли не только помокнуть в ванне, но и выспаться, все-таки на работу надо сходить, хоть и не с утра.
— Я знаю. Но откуда знаешь ты?
— Елизавета говорила по телефону, а я спросила, кто умер. Вот и все.
— И сразу догадалась, кто?
— Ну да. Борис, больше некому. Ее муж. Мои соболезнования, — пожала я плечами.
— Похороны в пятницу, — как-то растерянно сказала Глория. — Сегодня уже все приготовили на кладбище и зал тоже…
Зал не видела, а вот подготовку на кладбище застала. Если это то самое кладбище. Своеобразная подготовка к похоронам у людей. Ну, традиции, наверное.
— Он умер во вторник, да? — производя в уме подсчеты, сказала я. — В ночь с понедельника на вторник? А Елизавете об этом сказали только в среду? Почему?
— Ты ведь догадалась, что они не общались. У них всегда были сложные взаимоотношения, — подтвердила гостья.
— Она его винила в чем-то? В том, что она не так молода, как ей хотелось бы? А он-то здесь причем? — полюбопытствовала я. Вообще-то спать хотелось, а не гостей развлекать.
— Они просто поздно встретились. Судьба. Если бы встретились, когда Елизавете было двадцать лет, а не тридцать семь, все могло бы сложиться по-другому.
Тридцать семь, значит? А мне сказала, что тридцать пять. И мне совсем без разницы, как могли бы сложиться чьи-то семейные отношения.
— Но ведь Бориса все устраивало в жене, что же ей-то не жилось спокойно? — все-таки поинтересовалась я после паузы.
— Она очень переживает, что все могло быть иначе, но не стало.
— И винила в этом Бориса?
— Не сразу, но да, стала винить, когда поняла, что…
— Что поняла?
— Ничего, это я оговорилась. Да, мне уже скоро пора, надо вернуться до рассвета.
— Да, потом на дорогах будут пробки, — кивнула я. Если она на машине, то утром на дорогах встанет вся Москва.
— Ты предлагала выпить? — Глория с какой-то снисходительно-внимательной
А шея-то немытая, и волосы грязные. Так я ж полночи по кладбищу шарилась! Помою, когда она уйдет. А то прямо как мама: мой руки, мой шею, причеши волосы. Налить ей, что ли чаю? Вид у бедняжки какой-то голодный. А то меня съест. Шутка.
— Ты попросила голову вампира, правда, Людмила? — приблизив лицо ко мне, зло сказала Глория.
Да, и физиономия у меня тоже грязная, вот так. И пора бы уже всем забыть эту глупую шутку. Ей, наверно, Елизавета рассказала, она была в ресторане, могла услышать, или ей кто-то донес.
— Нельзя тревожить вампиров! — гостья схватила меня за волосы на затылке.
Конечно, нельзя, их же не бывает. Зато дураков и маньяков по Москве бродит полно. И у меня на диване сейчас сидит какая-то ненормальная.
— Глория, последний вопрос, — сдерживаясь, чтобы не ткнуть ей двумя пальцами в глаза, спокойно сказала я, подняв руку. — Вот этот перстень-печатка как-то повлияет на получение Елизаветой вакантной высокой должности?
Перстень золотой вязью огибал палец, я этот перстень почти отмыла. Времени на это потребовалось много, мыла тоже, и сложно мыть кольцо, не снимая его с руки, но я справилась. Перстень сначала оказался мне сильно велик, но потом я как-то к нему притерпелась, или пальцы вдруг отекли. Сейчас был почти впору. Не мешался, ни за что не цеплялся, и вообще вел себя тихо, скромно и незаметно. Я его уже не замечала. Иногда, правда, возникало желание поцарапать палец, но это, скорее всего, оттого что пришлось кровью печати ставить. Пройдет.
Глория отцепилась от меня и склонилась над кольцом. Я другой рукой взяла со столика кружку с горячим кофе. Если она попробует отнять мой перстень, плесну ей в лицо кипяточка, выскочу на лестничную площадку и заору. У нас соседи сердобольные, спят чутко, и меня спасут.
— Тебе этот перстень отдал Борис, — ударение она сделала на первом слове.
— Что вас удивляет?
— Он никогда не ошибался в людях.
— Теперь ошибся?
— Невозможно. Не могу в это поверить. И подумать о таком не могла.
— А вы сосредоточьтесь и подумайте вот о чем. Если Борис отдал печатку мне, то он что-то имел в виду, так?
— Он не мог назначить тебя своим приемником. Это исключено.
— Но Елизавету он тоже не назначил, ведь так? Но ей очень бы этого хотелось.
— Зачем он это сделал? — на лице Глории появилось какое-то детское обиженное выражение.
— Что сделал? Отдал печать мне? Вообще снял этот перстень, хотя знал, что без него умрет через считанные часы?
— Откуда ты об этом знаешь?! — подскочила Глория, скрючила пальцы, выдвинула челюсть, но ко мне больше не лезла.