Ванечка и цветы чертополоха

Лазарева Наталия

— Откуда вы знаете? — удивился молодой человек.

— О чём?

— О постели.

— Я, мил человек, всё знаю, — ехидно улыбнулся Лашин.

«Должно быть, по голосу догадался», — подумал Евгений Фёдорович и сосредоточился на рассказе начальника.

— Я вместе со следственно-оперативной группой отправился туда. Там шестнадцатилетнего пацана убили за огородом. Когда мы прибыли, убийца, Тимофей Глухов, сидел рядом с убитым Иваном Себрoвым. Нас мать Глухова вызвала по деревенскому таксофону, единственному на всю деревню. Пока она звонила, отец Глухова сыну трёпку устроил. Так что ждал он нас во всей красе. Оформили явку с повинной. Во время допроса вот что он мне поведал: он возвращался с прогулки, решил зайти на скотный двор, где у него была припрятана бутылка с самогоном, и глотнуть немного, но, когда открыл дверь и включил свет, увидел

парня с длинным кухонным ножом у горла коровы. Они были знакомы, постоянные жители одной деревни. Тимофей, естественно, рассердился и отшвырнул мальчишку от животного, вырвав у него нож. Корова при этом не пострадала. Потом Глухов избил Себрова. Это он так пытался выяснить причины его поведения. Ничего не добился. Тогда привязал парня к столбу на том же скотном дворе. Выпил и заснул, а утром, когда проснулся, увидел, что парня нет на месте. Иван выпутался из верёвки и сбежал. Глухов, схватив тот самый нож, бросился во двор и через забор увидел, как Себров уходит в сторону леса. Это его возмутило, как он выразился, до глубины души, и он пустился вдогонку. Он догнал его в конце огорода, около леса, и всадил ему в спину нож якобы для того, чтобы его остановить. В общем, он его не просто остановил, но убил. Глухов утверждает, что был один, но на скотном дворе мы обнаружили следы пребывания людей в пяти местах. Вряд ли они вдвоём там так покувыркались! Бутылку и нож мы изъяли, верёвку тоже. Посмотрим отпечатки пальцев. Судя по следам на руках, вряд ли Себров мог сам освободиться. Кто-то помог ему это сделать. Нами были найдены десять презервативов со спермой, разбросанные в разных местах. Там, по всей видимости, была настоящая оргия. Глухов утверждает, что она состоялась в предыдущую ночь, но отказывается называть участников. А Данька Прохоров уверен, что была она этой ночью, а не прошлой, и Себров в ней участвовал. Возможно, пацана изнасиловали, но, по крайней мере, точно можно сказать — имел место половой акт. Традиционный. Вероятно, было их человек десять. Глухов, Себров, ещё три пацана и пять девок. Молодежь… Итти их за ногу… Мы сразу провели следственный эксперимент. Возле места убийства тоже трава вытоптана, будто там стадо побывало. В общем, не клеится что-то. Чует моё сердце, Тимофей недоговаривает многого. Не могли они вдвоём наделать столько следов и вытоптать столько травы. Да и видно, что шли к месту убийства не одной тропой. Без ста грамм не разберёшься. Съезди, покумекай там что к чему.

— Съезжу, если сто грамм из казённых выдадите.

— Дымов сейчас в Новомосковском СИЗО этого Глухова оформляет. Карпов его же и назначил это дело сопровождать.

Палашов представил на секунду угрюмую физиономию Виктора Дымова, очень ценного, и как оперативник, и как товарищ.

— Отлично. С ним мы быстро разберёмся, что к чему. Я пока один поеду, осмотрюсь там, что за деревенька такая. То ли дело Грицовский⁴, посёлок крупный, народу много, вечно что-нибудь случается. Дымова вызову, если понадобится. Но, кажется мне, там и ловить-то уже некого.

— У нас в Спиридоновке кража со взломом была пару лет назад. Бургасов вёл. Ты просто не помнишь. Почитай вот, — Леонид Аркадьевич протянул новенькую папку, — здесь такие вещи написаны, на теле не прочтёшь. Но труп осмотри. Вскрытие, правда, ещё не сделано… У нас только внешний осмотр… Но сомневаться, что парень скончался от удара ножом в сердце, не приходится.

Евгений Фёдорович медленно перетянул к себе папку.

— Уголовное дело я возбудил, а вести его тебе вплоть до суда. Приступай. А я пока доложу прокурору.

Машина весело катилась под бугор. Домики торчали из деревьев, как новогодние игрушки, упакованные в зелёную вату. «Неужели Заплюевка? — подумал он. — А хороша она, чёрт возьми!»

Он замял окурок в пепельнице, махнул рукой перед лицом, отгоняя дым. Тут вспомнился мальчик Ваня Себров, чьё тело он осмотрел в паталогоанатомическом отделении больницы после разговора с Леонидом Аркадьевичем. Паренёк небольшой, но крепкий. Тёмно-русые волосы слегка отпущены. Выражение лица смиренное, губошлёпый рот чуть приоткрыт. Над верхней губой лёгкий пушок. Вокруг левого глаза залёг побледневший синяк. Парень так и умер с припухшими губами. Слёзы? Поцелуи? Тело в ссадинах, синяках, царапинах. Руки со следами от верёвки на запястьях — кровоподтёками. Когда дежурный прозектор приподнял тело с одной стороны, Палашов увидел ножевое ранение в область сердца со спины. Ублюдок Тимофей всадил нож прямо в спину.

И нет бы — промахнуться, а ведь в самое сердце, сволочь, угодил.

Евгений Фёдорович даже закашлялся, так его душили негодование и воспоминание о сладковато-горьковатом запахе отделения. Он мысленно накрыл труп белой простынёй.

Путник уже въехал в деревню. Было около четырёх часов пополудни. Машину облаяла лохматая ушастая собака. Палашов остановился, опасаясь, что серая метнётся под колёса. Собака встала перед водительской дверью и, не переставая поглядывать ему в глаза, заливалась голосистым лаем.

— Ну, ты чего, Шарик, ерепенишься? А? — спросил он пса через полуоткрытое окно.

С противоположной стороны машины надломленный женский голос окликнул пса:

— Дымок! А ну-ка, поди сюда!

Пёс весь как-то осел и вильнул хвостом. Евгений Фёдорович глянул в сторону, откуда шёл голос, и увидел непонятное создание, направляющееся от кустов к дому ему наперерез. В руке это чудо природы, как он догадался, держало помойное ведро.

Издалека в лохматой кофте и с взъерошенной головой оно напоминало помятого воробья. Но когда оно перешло дорогу и встало рядом с Дымком, припугивая его ведром, Палашов понял, что оно не имеет ничего общего с этой птичкой. Причёска, правда, как у лешего, но подбородок точёный. Синие выцветшие тренировочные штаны с вытянутыми коленями нелепо свисли с него. Лицо, девичье, между прочим, лицо, почти скрытое пшенично-серыми волнистыми нечёсаными волосами, было бледно, глаза впали, веки красноваты. Девушка смотрела на него с некоторым безразличием. Он приблизился к приоткрытому окну.

— Нехорошо встречать гостя пустым ведром, — заговорил Палашов со смешком в голосе.

— Я вас не знаю. Вы какими судьбами к нам?

Дымок потерял здесь всякий интерес и отправился шарить по кустам. Девушка выпустила из рук ведро, и оно с грохотом упало. Палашов решил выйти из машины. Когда возвысился на целую голову над собеседницей, он представился:

— Евгений Фёдорович Палашов, следователь. Это Спиридоновка?

— Да.

— Слыхали, у вас тут парня убили?

— Мила, — она протянула ему холодную руку, которая при пожатии утопла у него в пальцах. — Вы приехали расследовать убийство Ванечки?

Она произнесла его имя так трепетно и горько, что у Палашова похолодело в позвоночнике.

— Да. Но у меня есть одна проблема. Вы не знаете, где бы я мог пожить тут пару дней?

— Очень знаю. Ради Ванечки поживите у нас.

— Это удобно?

— Если вы действительно хотите прожить здесь пару дней… Вам будет у нас удобно. Мы вдвоём с мамой. Места у нас навалом.

— Ещё один вопросик: куда бы мне пристроить мою железную лошадь?

Он обернулся на «девятку». Девушка задумалась на минутку.

— Гм… Пожалуй, найдётся ей стойло. У нас в саду. Да, загоняйте…

Евгений Фёдорович огляделся по сторонам. Вечерело. Листва деревьев приобрела мягкий цвет, приятный для глаз. Сарайчик по ту сторону дороги уныло подставил бок лучам лениво сползающего солнца. Через выкошенную лужайку за сараюшкой толпились тёмные стволы, сплетённые ветвями. Где-то в них вздыхала невидимая птица. Яблочный дух со стороны садов напоминал о крадущейся осени. Август.

Мила подняла ведро и быстро исчезла за калиткой. Видимо, хотела предупредить мать. Палашов остался один у машины, примешивающей к деревенским ароматам запах выхлопных газов. Кузнечики навязали ему незамысловатую музыку. Патрисия Каас умолкла.

«Хорошо здесь, — решил он, — как-то уютно… И природа…»

II

Кашира. Май 1986 года.

— Женька, помнишь, я тебе рассказывал, как с мамкой познакомился?

— Да, пап, ты тогда поспорил на ящик водки…

— Что сдвину экскаватор голыми руками. Ну, ты молодец, не забыл.

Фёдор Андреевич сидел за рулем «Москвича». За окном проплывал металлопрокатный завод: железобетонный серый забор, серое с большими окнами здание пропускного пункта, снова забор. Впереди виднелся переезд. Семья Палашовых делала обкатку новенького автомобиля. Они три года ждали этого замечательного дня, стояли в очереди, копили деньги. Поддатый отец, когда Женька приходил домой ободранный и прокуренный, грозился: «Вот купим машину, хрен ты у меня сядешь за руль, голодранец. Видишь дулю?» Он хватал парня за кудрявый загривок и тыкал кулачищем в нос. «Оставь мальчишку в покое, — вступалась мать, — будто сам не был таким».