Vanitas
Шрифт:
Люция с показным вниманием выслушала все требования учителя истории и политики, раскивалась как прилежная ученица, раскланялась и отправилась на поиски неучей, решивших в очередной раз послать к прадедам все уроки, мэтров и совесть.
Ей не грезилось работать почтальоном у этих высокородных жлобов, но воспитание и конспирация не позволяли открыто проявлять несахарный характер. А ещё хотелось увидеть рожи… к-хм, то есть, лики свиты и принца, когда они узнают, что от домашки и гнева преподов им всё равно не отвертеться.
Узнать у мимо проходящих служанок,
Люц замерла у резных дверей гостиной. Левое плечо оттягивала холщовая сумка набитая тетрадями и учебниками, в правой руке ютилась кипа исписанных листов. Ей безумно хотелось распахнуть дверь с ноги. Пинком; чтоб ставни отлетели, чтоб грохотнули об стены так, что камни посыпались.
Таким лютым гневом полнилось её сердце. А от вида этой комнаты и вовсе зубы сводило. Слишком много гадких воспоминаний, слишком много унижения…
Люция ненавидела Далеона и его шайку. Будь её воля вообще бы их за лигу стороной обходила, но совместная учёба и тренировки обязывают. И Люц терпит.
Неведомо, из каких сил.
Так бы всех поубивала во сне, переловила поодиночке: в купальне, в таверне или на пике возлияний. За годы удобных моментов подворачивалась тьма. Но ни один безумный порыв Люция не исполнила — сдерживала конечная цель. А клятва, незримо припекающая кожу над грудью, служила напоминанием.
Она здесь ради мести Магнусу. И вытерпит всё, чтобы исполнить свой дочерний долг, долг последней выжившей фарси.
А травля и насмешки каких-то зарвавшихся лэров — мелочи. Бывает и хуже. Бывало хуже. Её хотя бы не пытают и не пытаются казнить за «ведьмовство».
Поглубже вдохнув, Люция прислушалась к приглушённым весёлым голосам за дверью, жалея, что не имеет столь же чуткого слуха как остроухие террины (иначе бы давно с удовольствием занялась шпионажем), коротко постучала и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь.
Просторная голубая гостиная ослепила её светом из широких окон, занимавших почти всю стену. Мыски остроносых замшелых туфель уткнулись в мелкие пестрые подушки, разбросанные по коврам из звериных шкур. Как в какой-нибудь восточной стране, где все сидят не на стульях, а на полу. Только шкуры, характерные для севера, выбивались из антуража.
Впрочем, и здесь нашлись любители подметать полы ягодицами да юбками: Меридия и Сесиль. Шквальная рыжая амфибия и призрачная, светленькая «химера». Стерва и чокнутая. Обе в сверкающих тончайших платьях с легчайшим шлейфом, как у каких-то нимф, расположились возле камина с крупными гадальными картами в руках и, кажется, пытались ими играть. М-да.
Напротив них, с другой стороны от низкого столика,
Сочетание разных эпох и стилей в обстановке комнат и костюмах придворных могло вызвать оторопь у неподготовленного зрителя, но для замка Ванитасов такой кавардак в порядке вещей. Здесь правит какофония цветов. Хаос времён. Резонанс культур.
Двор Моды, конечно, задаёт тенденцию на неделю или меньше (или больше), но придерживаться её или нет — каждый житель замка решает сам. Слуги обычно не участвуют в «играх с переодеванием» — нет денег — и носят одежду простых горожан. А вот придворные с охотой подыгрывают принцессе Эстель в её выдумках.
Люц подозревала, что причина — в смертельной скуке. Когда живёшь почти вечность, всё надоедает, а дружная смена гардероба каждую седмицу — неплохое развлечение, если кошели ломятся от золотых статэров[1] и драгоценностей.
— День добрый, сиятельные лэры! — Люция присела в насмешливом книксене, отдавая дань манерам. Лишь бы не нарваться на «оскорбление монаршей особы»… то есть высокомерного придурка-принца.
Ведь и такое случалось за семь лет их жизни под одной крышей.
Однажды Люция отказалась кланяться перед ним и угодила в темницу. Благодаря мольбам и унижениям Изабель перед Магнусом обошлось без десяти плетей. Впрочем, голодная ночь и бессонница под писк и шебаршение крыс быстро выучили Люцию лицемерному пиетету, как принц и хотел. Добился своего, паршивец, и ещё долго сверкал довольной рожей, глядя на её склоненный затылок. Даже не понял, какой важный урок преподал — выучил выжидать.
— Ты, — тоном Далеона можно было заморозить реки. Не удивительно, что Люция поёжилась.
Принц стал венцом картины воплощенного порока. Развалился в центре на кушетке за столом, как дьявол на троне. В самом непотребном для аристократа виде: с голыми ступнями, растянутыми на коленях брюками, в расстегнутой до пупа рубашке и с взъерошенными волосами. Словно только что встал с постели, хотя время близилось к позднему обеду.
Но что самое противное — небрежность и заспанность ничуть его не портили. Наоборот подчеркивали бунтарский нрав и хищную красоту. А эти порочные пунцовые губы…
Он запустил пятерню в шелковистую черную копну, даже не пытаясь исправить хаос на голове. В другой руке унизанной перстнями блеснул серебряный кубок с гравировкой в виде сюжета охоты и темное недопитое вино.
Замечательно. Он пьян уже с утра! Теперь ясно чем занималась свита вместо занятий с мэтрами — разгулом. Впрочем, как всегда.
— Зачем пожаловала, чужачка? — с ленцой, высокомерно вопросил шестой принц, цепко разглядывая её, словно искал за простой одеждой оружие, каким сегодня она планирует ударить по его настроению. И не находил. Да оно и не нужно — Люция прекрасно убивает словами.