ВАННА АРХИМЕДА СБОРНИК

Обэриуты

Таким образом, когда Свистонов пришел, он застал сборище в разгаре. На диванах, на пуфах от диванов, на стульях, на ковре, на подоконниках сидели зрелые, молодые и пожилые. Ж-дали его и оживленно разговаривали.

85 Свистонов поцеловал каждой сплетнице ручку, пожал руку каждому сплетнику, устроился за столиком поудобнее Надежда Семеновна как хозяйка дома села поближе, чтобы не пропустить ни одною слова, и все начали внимательно слушать Время от времени возникало хихикание, перешепты вание Узнавали своих знакомых, некоторых не узнавали Тогда спрашивали друг у друга на ухо «А это кто'» – и лица становились озабоченными И наконец, как молния, блистала догадка, и они опять принимались перешептываться Окружив толпой Свистонова, они выражали ему свое восхищение – Нет, нет,- говорил Свистонов так, что все чувствовали «Да, да» Все сели за стол и стали пить чай, самовар шумел, печенье хрустело, и тут-то Свистонов начал собирать новые сплетни –

Ах, знаете, что произошло' Алексей Иванович омолодился Женился на молоденькой Вот бы взять вам его в герои1 – Какой материал, уж скажу я вам, сдохнуть можно И как удивительно женился Поехал специально в Детское Село, поближе к пушкинским пенатам, и там в Софийском соборе брак состоялся «Для Кукуреку,- подумал Свистонов,- как раз для Кукуреку» – А вот Никандров, тот всю жизнь искал тургеневскую девушку Уже дожил до сорока лет, наконец нашел Женился Теперь тоже блаженствует1 Ушел Свистонов, и понеслась по городу сплетня Кукуреку не кто иной, как Куку1 Придя домой, под свежим впечатлением Свистонов стал дополнять одну из глав Постепенно Кукуреку убеждался, что Верочка – тургеневская девушка, что в ней есть нечто от Лизы Все сильнее он чувствовал любовь Душа его пылала Мать отпускала Верочку с Кукуреку и они вместе посещати и Пушкинский Дом, и Литературные мостки и даже съездили в сею Михайловское Роман протекал тихо Часто Кукуреку слушал как играет на рояле Верочка Сидя в кресле, иногда он чувствовал себя до некоторой степени Лаврецким И все нежней и нежней играла Верочка Шопена и все темней и темней становилось в комнате и наконец вспыхивачи электрические свечи Куку в действительности все Ьолее и более влюб лялся в Наденьку И за неимением времени все реже 86 встречался со Свистоновым и еще не знал, что Свистонов уже за него прожил его жизнь Ездил Куку с Наденькой по пригородам Тоже посетил село Михайловское, только он Наденьку сравнивал не с Лизой, а с Наташей, но верил, что она навсегда останется Наташей и не станет бабой Кругами шла сплетня Подсматривали за Куку Как он идет путями, уже написанными Наконец дошла сплетня до Куку, и впал Куку в восхищение – наконецто он попал в литературу И сообщил об этом Наденьке как о величайшем событии своей жизни – Наденька,- сказал важно, беря ее за руку,- я в таком восхищении Наш друг Свистонов меня обессмертил1 Он написал обо мне роман По слухам – замечательный Говорят, со времени символистов не появлялось подобного романа А написан он стилем исключительным, и охватывает он целую эпоху – Но ведь вы собирались писать вместе' – Я ленив, Наденька, ничего не вышло Наденька посмотрела на Ивана Ивановича Она ува жала его, считала его лицом умнейшим – Ну и хорошо, Иван Иванович,- сказала она ласково – Я так, так рада, что вы довольны Андрей Николаевич мне часто говорил, что он вас очень любит, что вы человек иск ночительно интересный – Я чувствую себя именинником в некотором роде Идемте на Неву, Наденька, гулять Идемте купимте торт и отпразднуем это событие Милая Наденька,- продол жат Куку,- скоро, скоро мы отпразднуем нашу свадь бу Будут только ваши подруги и мои друзья Но пока не говорите никому Мы разошлем карточки – такая-то и такой просят вас пожаловать на имеющее быть в Дет ском Селе в соборе святой Софии Письмо Леночки из Старой Руссы Свистонову «Дорогое мое солнышко' Как подвигается твои но вый роман' Много ли тебе приходится над ним рабо тать' Не переутомляйся Спи по ночам и ешь как с те Д›ет Как твой поляк, граф и грузин' Достал чи ты нуж ные материалы' Я чшала в газетах, что твой роман скоро появится 87 Ты просил меня написать, что я помню о Лизе из «Дворянского гнезда». Ну и ленив же ты, мое золотце.

Это я шучу, Андрюшенька! Я понимаю, тебе нужно узнать, что запоминается от ее образа. Я после обеда завела разговор. Пишу тебе в лицах: Пожилая дама, худенькая, 48 лет, длинноносенькая: Лиза любила уединяться. Читать Священное писание. Любила очень природу, птичек. Мечтать любила. Подруг у нее не было. В детстве большое влияние имела на нее няня. Считала за грех, что она полюбила Лаврецкого, женатого, считала себя виновной.

Педагогична, 26 лет: Дочь помещика. Очень смутный образ. Сад. Она уходит в монастырь, потому что она полюбила Лаврецкого. Няня вместо сказок ей читала жития святых мучеников. Рано ее будила, водила по церквам.

Местный критик: Абсолютно не помню ничего. Я так давно читал, что ничего не осталось.

Местный донжуан: Я помню, как Лаврецкий стоит на лестнице. Солнце светит сквозь волосы Лизы. Помню, она гуляет со стариком. Помню открытки. Он сидит, она стоит с удочкой.

Вот все, что я могла собрать для тебя, Андрюшенька, сегодня. Вообрази, какая здесь скука. Говорят только о своих болезнях и сколько мужья зарабатывают. Целую тебя крепко».

Сидя на фоне давно не раскрываемых книг, начал писать следующую главу Свистонов. Работалось хорошо, дышалось свободно. Свистонов любил цветы, и фиалки стояли на столе в большом граненом стакане. Свистонову писалось сегодня так, как

никогда еще не писалось.

Весь город вставал перед ним, и в воображаемом городе двигались, пили, разговаривали, женились и выходили замуж его герои и героини. Свистонов чувствовал себя в пустоте или, скорее, в театре, в полутемной ложе, сидящим в роли молодого, элегантного, романтически настроенного зрителя. В этот момент он в высшей степени любил своих героев. Светлыми они казались ему.

И ритм, который он в себе чувствовал, и неутолимое желание гармонического отражались и на выборе, и на порядке слов, ложившихся на бумагу.

88 Раздался стук, и очарование спало. «Кто бы это мог быть? – подумал раздраженно Свистонов.- Пожалуй, не стоит открывать. Вечно помешают». И он прислушался.

Стук повторился. «Черт знает что,- прошептал Свистонов.- Даже поработать не дадут. Все равно больше писать не смогу». И, закрыв папку, отпер дверь. На пороге стоял Куку.

– Простите, Андрей Николаевич,- произнес Куку,- что я так неожиданно к вам ворвался. Но знаете – дела. Предсвадебная горячка.

– Пожалуйста, пожалуйста,- ответил Свистонов и помог раздеться Куку.

– Ну, что у вас новенького? – спросил Куку.- Как пишется? Я слышал, у вас дивно роман получается.

Свистонов возился с рукописью.

– Еще далеко до конца,- ответил он.

– А нельзя ли было бы хоть отрывки? Говорят – я уже в нем.

– Что вы, помилуйте, Иван Иванович,- ответил Свистонов.

– А мне говорили, что я.- И Куку, важный и полный, заволновался от огорчения.- Да нет же, Андрей Николаевич, ведь не может быть этого,- помолчав, сказал он.- По старой дружбе, прочтите.

Свистонов счел малодушием отказаться. Он сел в пестрое кресло, взял рукопись, начал читать свой роман.

По мере чтения лицо Куку принимало все более восторженное и удивленное выражение.

– ^ Какой стиль! – качал он головой,- какая глубина! Андрей Николаевич, мог ли я думать, что вы так развернетесь.

Свистонов продолжал читать. Вот уж появился Кукуреку, и побледнел Куку. В кресло опустился и, раскрыв рот, до конца выслушал.

– Андрей Николаевич, да ведь это…

Иван Иванович после чтения бледный вышел на улицу. Он думал о том, что теперь он совсем голый и беззащитный противостоит смеющемуся над ним миру.

Страх был на лице Ивана Ивановича и блуждала рассеянная извиняющаяся улыбка. Палимый и удручаемый своим образом, он боялся встретиться со знакомыми.

Ему казалось, что все уже ясно видят его ничтожество, что ему никто не поклонится, что отвернутся и пройдут, нарочно весело разговаривая со своим спутником, женой 89 или подругой. Появились слезы на глазах Ивана Ивановича. Снедаемый внутренним плачем по самому себе, он прислонился и видел, как Свистонов идет куда-то.

Не вышел из своего огромного дома вечером, как обычно, Куку и не зашел к Наденьке, чтобы вместе пойти погулять, провести вечерок, а заперся в своей комнате. Не знал, что ему делать. Убить ему хотелось Свистонова, который отнял у него жизнь, и, почти плача, он видел, как он бьет Свистонова сначала по одной щеке, потом по другой, как выбивает все зубы ему, как выкалывает глаза и по улицам тело волочит. Вспомнил Куку, что это невозможно, что он, Куку, человек культурный, заплакал и решил письмо написать. Но вспомнил, что и письмо за него уже написал Кукуреку, и вдруг мысль о Наденьке прорезала его сердце. Он представил ее читающей свистоновский роман, увидел, как она, увлеченная ритмом, начинает улыбаться над своим женихом, как она начинает смеяться и презирать его.

И в соседней комнате запел голос арию няни из «Евгения Онегина». Застучал кулаками в стену Куку, и все смолкло. Наступила страшная тишина, и раздались шаги и голос: «Не мешайте людям заниматься».

Солидный и толстый, Куку сидел за столом и все думал о том, что другой человек за него прожил жизнь его, прожил жалко и презренно, и что теперь ему, Куку, нечего делать, что теперь и ему самому уже неинтересна Наденька, что он и сам больше не любит ее и не может на ней жениться, что это было бы повторением, уже невыносимым прохождением одной и той же жизни, что даже если Свистонов и разорвет свою рукопись, то все же он, Куку, свою жизнь знает, что безвозвратно погибло самоуважение в нем, что жизнь потеряла для него всю привлекательность И все же утром пошел к Свистонову Куку. Решил хоть от знакомых скрыть себя, слезно умолять Свистонова разорвать рукопись.

– Что ж, прикажете на колени перед вами стать? – кричал Куку.- Если вы честный человек, то вы должны порвать рукопись! Посмеяться так над человеком, всеми уважаемым. Да если б мы в другое время жили, то не избежать бы вам моих секундантов! Но теперь, черт знает что,- прошептал он, закрывая лицо руками, и Свистонов почувствовал, что не человек уже стоит перед ним, а нечто вроде трупа.

90 – Умоляю вас, Андрей Николаевич, дайте мне, я уничтожу вашу рукопись…

– Иван Иванович,- отвечал Свистонов,- ведь это не вас я вывел в литературу, не вашу душу. Ведь душуто нельзя вывести. Правда, я взял некоторые детали…