Ваня
Шрифт:
Как бы в оправдание Трушкин распорядился накормить ополченцев до отвала. Опытные солдаты удивлялись:
– Как же так? Что же они в атаку пойдут с полными животами? Ведь не положено.
– Это пожелание генерала армии товарища Ерёменко, мне что сказать ему, что вы отказались выполнять?
– загадочно ответил сержант Трушкин и ушёл, насвистывая мотив известной песенки.
– Неплохо мужик устроился, - завидуют ему солдаты хозвзвода.
Сто грамм водки на брата и хорошая закуска сняла у ополченцев все вопросы, даже такой принципиальный - когда им вернут винтовки, отобранные после выгрузки из эшелона.
– Не волнуйтесь. В нужный момент выдадим. А там,
После полуночи их стали разводить по точкам, откуда утром им предстояло двинуться в атаку. Оружие им так и выдали.
0x01 graphic
Кромешная тьма, изредка разрываемая вспышками немецких осветительных ракет и цепочками трассирующих пуль. Холод, давящий сверху, и собачий холод, идущий от сырой земли, сковывают тело и мысли. В голове Вани Самоверова с трудом проворачиваются отдельные воспоминания: вот, ему чудится мамин голос:
– Темень, хоть глаз выколи.
– Однажды дома он проснулся посредине ночи и услышал эти слова. Они были произнесены ею с такой невыразимой тоской, что даже сейчас у Вани от жалости сжалось сердце. "Бедная мама!" - думает он. Следом его воображение рисует девочку, с которой ему довелось сидеть рядом в кузове грузовика, вёзшего их в пионерский лагерь. Образ девочки расплывается, зато ощущения, которые Ваня испытал в связи с этим соседством, были остры и свежи, будто он только что соскочил с грузовика. Ваня переступает ногами, обутыми в старые валенки, но ног не чувствует. Он решает больше не двигаться.
– Не спать! Не спать, мать вашу!
– как будто издалека, слышит Ваня командирский голос. "А я и не сплю" - отвечает ему Ваня про себя.
Но командир продолжает тянуть:
– Не спать! Не спать, мать вашу!
Ваня чувствует, как кто-то силком поднимает ему веки. Он смутно видит перед собой бледное пятно незнакомого лица.
– Проснись, сволочь! Атака началась. Пошёл вперед.
Наконец, до Вани доходит смысл его слов. Ваня наваливается грудью на высокую стенку окопа. За счёт работы рук и ног ему удаётся подняться и, когда казалось, что он уже вылез, вдруг соскальзывает вниз. Он пытается успокоить дыхание, чтобы повторить попытку. К нему молча подходят два бойца и, взявши под обе руки, ловко подбрасывают его так, что он оказывается на верхушке бруствера. Ваня вскакивает на ноги. Справа и слева от себя видит неясные очертания фигур. По каким-то приметам он определил в них своих товарищей.
– Вперёд! За Ро-о-одину-у!
– многоголосо кричат сзади.
Будто скованная одной цепью, шеренга солдат начинает одновременное движение вперёд. Первые шаги Ване даются достаточно легко, но с каждым метром снег становится глубже и рыхлее. Неожиданно его левая нога полностью проваливается в снег и, не достав до твёрдой земли, зависает в воздухе. Ваня пытается помочь себе другой ногой, но и она не находит опоры. Он пытается ползти за счёт рук, но только глубже проседает в снег.
Он оглядывается по сторонам. Оценить обстановку мешают края вырытой им снежной ямы. Но он чувствует, что товарищи уже далеко. Ужас одиночества, заставляет его интенсивнее работать руками, но он только глубже зарывается в снег. Он вытягивает голову, чтобы позвать на помощь. В это время слева раздаётся оглушительный взрыв. Невероятная сила, словно хватает ветер за голову, которую он не успевает спрятать, пытается его выдернуть вверх. Его рот наполняется воздухом, щёки раздуваются, и в одно мгновение его левая щека, как тряпка, рвётся от рта до уха. Ветер вдруг сникает. И тут же раздаётся второй взрыв, но уже дальше, и третий уже справа,
Накопив силы, Ваня ползёт вперёд, оставляя за собой глубокую неровную борозду. Он ползёт до тех пор, пока не утыкается на нечто, похожее на бревно. Ваня смахивает снег и видит человеческую голову с залепленными снегом ртом и глазами. Он в ужасе откидывается назад. В это мгновение близко взрывается мина. Его тело взмывает в воздух, несколько раз переворачивается и падает на самый верх вновь образовавшейся снежной горы.
0x01 graphic
– Солдат, жив?
– Жи-ив, - порванным ртом тянет Ваня.
– Потерпи немного, всё будет хорошо, - говорит медсестра Нина и перекатывает окровавленного солдата на низкие носилки-волокуши, укреплённые на лыжах. Она впрягается в лямки и на четвереньках ползёт в сторону своих. Перед глазами Вани медленно ползёт свинцовое серое небо. Веки его тяжелеют и смыкаются...
Ваня лежит в кровати, накрытый белой простынёй. Над ним склоняется женское лицо.
– Очнулся? Вот и славно.
Ване знаком её голос. И лицо тоже кажется знакомым.
– Вот сейчас мы тебе голову немного приподнимем и попьём горяченького чайку с травками.
Её прикосновения приятны Ване. Он невольно улыбается. По вкусу напиток напоминает клюквенный морс, который Ваня попробовал на привале по дороге в пионерский лагерь "Заветы Ильича". Да, да! Ну, конечно же! Склонившаяся над ним женщина лицом очень похожа на девочку, с которой сидел в кузове грузовика.
От чая тепло разливается по всему телу и, достигнув живота, отдаёт резкой болью.
– Покричи, покричи, - говорит женщина, - легче станет.
Несмотря на боль, Ваня улыбается.
– Ничего, я потерплю. Спать хочется, - говорит он, будто извиняясь.
– Сестра, можно спросить?
– Конечно.
– Я не чувствую своего тела, будто во мне весу нет никакого. Это нормально?
– После операции так всегда бывает. Это пройдёт. Спи, Ваня, спи.
Медсестра Нина отходит от кровати и смахивает слезу.
0x01 graphic
Каждое утро происходит одно и то же: баба Груша протирает ему лицо грязным, мокрым полотенцем и потчует белым, как мел, овсяным киселём. Самостоятельно ни умыться, ни поесть Ваня не может. Он - ампутант, без обеих ног и левой руки. Его единственная правая рука - плохо слушается и, кажется, потихоньку костенеет. Его лицо изуродовано шрамом - от уха до рта.
Они вдвоём живут на Ванину пенсию инвалида войны. Денег не хватает. Они часто голодают. Целыми днями Ваня лежит на кровати, баба Груша у окна вяжет новые носки, распуская старые. По вечерам Ваня вынужден слушать один и тот же рассказ старухи о жизни в деревне: о том, как по ночам их грабили свои же, называвшие себя партизанами, а на самом деле дезертиры, прятавшиеся в лесу и от немцев и от своих. И как она, не в силах терпеть такую поганую жизнь, в одночасье собрала пожитки и пешком ушла в Москву. И о том, как шла три недели, и как, встретив по дороге знакомую, узнала от неё, что в её деревню вошли поляки, загнали весь народ в сарай и всех пожгли за то, что оказывали помощь партизаном. Эти события оставили настолько глубокий след на умственных способностях старухи, что ни о чём другом она не могла ни думать, ни говорить.