Варфоломеевские ночи
Шрифт:
– Повешу, - сказал Бронштейн.
Не хотите? ну и не надо. Пусть будет стыдно вам и вашим детям перед всем человечеством за отказ выполнить свой революционный долг. Я ослобоняю вас от этой благородной и почетной миссии. У нас есть, кому стрелять. Сам Ленин - стрелок, дай Боже!
Я прикончу двоих, заявил товарищ Никулин, мой заместитель, который ворвался без разрешения.
Так оно было! воскликнул Никулин. Только Ермаков неприлично присваивает себе заслуги в расстреле царской семьи. Это нескромно, Владимир Ильич. Поправьте его. Нечего украшать его грудь орденами и медалями за великий подвиг.А
– А что делали бойцы еврейской национальности?
– спросил Янкель Кацнельсон.
– У них руки дрожали, они все угол искали, чтоб оттуда из-за угла пострелять.
Това...ищи, произнес Ленин, поднимая руку вверх. Все получите по заслугам. Екатеринбург переименуем в Кацнельсон.
В Свердловск, я же с вашего разрешения Свердлов, а Кацнельсон я по происхождению, по рождению, по крови гусский.
Да, да, да, согласен. Так вот Екатеринбург станет Свердловском...на вечные времена, а что касается вас, товарищ Юровский, то один из городов так и будет называться: "Юрьевск". Это будет процветающий город с вашим портретом на каждом перекрестке. Один из поселков по выбору самого Никулина будет называться "Никулино". Давайте дальше, товарищ Юровский. Това...ищ Кацнель..., вернее, това...ищ Свердлов, вы одобряете или не одобряете? Да, да, одобряете, я знаю. Дальше, Юровский, герой революции. С самого начала.
В два часа ночи постучал "трубочист". Я открыл. Каждый из нас поприветствовал друг друга словами: да здравствует вождь мировой революции Ленин! Я спустился в подвал, куда последовал и конвой. Я каждому раздал по револьверу и кучу патронов к ним, а затем поднялся наверх к царской семье. Все крепко спали. Никто не храпел, только малыш иногда стонал во сне. Царица обняла своего больного сына, но он все равно стонал. Пришлось стучать кулаком, ногой, а часовому, стоявшему у двери, прикладом по полу, а потом и по спинкам кроватей. Первым проснулся отец, Николай.
Встать, вашу мать! в городе неспокойно, нас всех могут убить. Для вашей же безопасности и сохранения вашей жизни всем надо спрятаться в укрытие. Вождь мировой революции заботится о вас грешных.
Подождите, пожалуйста! просит Николай, протирая глаза. Женская половина должна одеться. Потом надо бы помолиться перед тем, как спуститься в подвал.
– Десять минут на сборы!
– даю я команду и прячусь за часового.
Но прошло только осмь минут, я стремительно вхожу и становлюсь рядом с Медведевым. Романовы совершенно спокойны. И тени подозрения на их лицах нет. Анастасия улыбается, а царевич Алексей становится рядом с отцом. Дисциплинированные, черти. Я делаю полшага вперед и говорю:
Всем вниз, в подвал! Все за мной! У царевича стали подкашиваться ноги. Отец вынужден был взять его на руки. Остальные, кто с подушкой, кто с другими вещами покорно стали спускаться в подвал следом за мной. Царица Александра Федоровна тут же уселась на стул, ее сын Алексей тоже. Мне это не понравилось, и я скомандовал: встать! Все встали, заняв продольную и боковую стену.
Внимание, говорю, обращаясь к царской семье, Исполнительный комитет Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала постановил: покончить с Домом Романовых!
Раздались женские вопли: "Боже мой! Ах, ох, спаси нас, Господи! За что нам такая участь?" Николай
А вот, что это такое! произношу я и вынимаю пистолет. Это вам за брата нашего дорогого и любимого Володи Ленина, за Александра! И тут я нажимаю на курок. Мне последовали и другие выдающиеся сыны социалистического отечества.
Так нас никуда не повезут? слышится приглушенный голос врача Боткина.
– Повезут, повезут - всех и тебя, голубчик, - горовю я и всаживаю ему пулю в живот.
– Я вижу, как падает Боткин под женский визг и стоны. У стены оседает и в судорогах корчится врач. Одна из царских дочерей, кажись Ольга, двинулась от двери в правый угол комнаты. В пороховом дыму от кричащей женской группы метнулась женская фигура, сраженная выстрелом Ермакова.
Стой, прекратить огонь! командую я. Стало тихо, аж в ушах звенит. Вдруг из правого угла комнаты выходит девушка, прикрытая подушкой, и говорит:
Меня Бог спас. Слава тебе, Господи.
Это служанка Демидова. Шатаясь, поднимается одна из царских дочерей, закрываясь подушкой: в пуху увязли пули. Проклятье. Что делать?
– Отомкнуть штыки и прикончить всех раздается мой голос, звучащий громче пуль.
Тут застонал царевич Алексей. Я двинулся к нему и десять раз проткнул его штыком. Мои соратники приблизились к царевнам и вонзили им в грудь острые революционные штыки. Последних мы добивали Татьяну и Анастасию.
Довольно! радостно произнес Ленин. Картина ясна. Хотя, нет, нет и еще раз нет! Я хочу знать, как выполнено мое распоряжение расправиться с Елизаветой Федоровной, супругой московского генерал-губернатора. Кто доложит? Голощекин, ты?
Голощекин стал дрожать от страха, а потом, глядя на Кацнельсона, чьим именем будет назван город на Урале, невыразительно произнес:
– Яша Михайлович Куцыйкальсон лучше знает. Я расправлялся с семьей Николая Второго, а Кальсон руководил ликвидацией остальных членов царской фамилии. Он раньше нас с Никулиным сделал эту работу, Владимир Ильич.
– Товарищ Свердлов, почему молчишь?
– вытаращил глаза главный убийца всех невинных.
– Вождь мировой революции все должен знать в мельчайших подробностях. Это архи важно, товарищи. Может ты эту Елизавету, сестру супруги Николая Второго обнимал и целовал. Мне говорили, что она была невинная. Как это так: быть замужем и остаться девственницей. Ложь и еще раз ложь. Ее мужа московского генерал-губернатора еще раньше прикончили великие люди России в 1905 году и не без моего участия. В общем, Кацнельсон-Муцнельсон, докладывай, насколько ты был тверд.
Кацнельсон высморкался в грязный платок, достал засаленную записную книжечку с красными пятнами на обложке.
– Дело было так, товарищи. В апреле 1918 года в один из религиозных праздников монахиня Елизавета Федоровна была арестована по моей команде и увезена в Пермь. Этот вопрос был согласован с вами, Владимир Ильич. Именно вы требовали ее немедленного ареста и национализации золотых украшений монастыря. За ней добровольно поехали две послушницы Яковлева и Янышева. С монахиней вывезли и арестованных великих князей Иона, Игоря и Константина в сторону старой заброшенной шахты. Связав руки и ноги, их всех бросили живыми вглубь шахты. Ну, в общем, все.