Вариант "Дельта" (Маршрут в прошлое - 3)

Филатова Валентина Николаевна Валентина Николаевна

Наташе же в ту унизительную для неё пятницу стало так худо, так скверно… В лаборатории она в тот день задержалась дольше всех и безо всякой на то нужды. Свои обязанности она выполняла автоматически и вполне исправно, но думала, думала, думала о совершенно другом: о своей „разбитой Рубинштейном жизни“, о своей явной неспособности вырасти до уровня профессиональной учёной, о ещё раз сорванной попытке обрести свою собственную семью. В таком настроении, с такими мыслями она не смела появиться перед Катей: та бы сразу обо всём догадалась, а при Катином-то целомудрии… В общем, объясняться с подругой совершенно не было ни желания, ни сил.

Недолго поразмышляв, Наташа отправилась на вокзал. Нет,

она не собиралась никуда уезжать. Просто, там, на вокзале, было много посторонних людей и никого из тех, кто её знал, не мог в этот день и час там находиться: значит – никаких вопросов, никаких разговоров и мучительных объяснений. Потолкавшись среди людей, побывав почти во всех помещениях этого великолепного здания (копии Минского вокзала, выстроенного в девяностые годы), Наташа устала и решила пройти в ресторан. Не в одно из нескольких кафе вокзала, но именно в ресторан. Заказав отбивную с салатом и напиток из цикория со сливками, Наташа в ожидании исполнения заказа принялась разглядывать других посетителей этого заведения. Вот маленькая группа тихих китайцев, вон – японец с переводчиком ведут, похоже, деловую беседу с советским партнёром. А кто это там, за колонной? Да, это же французы, а ведь Наташе так хотелось в юности побывать в этой стране… По-видимому она бросила в сторону французов такой взгляд, который непроизвольно выдавал какой-то её особый интерес.

Вероятно этот интерес – к стране, а не именно к этим её гражданам – был уловлен и превратно понят одним из иностранных гостей. Высокий француз с густой чёрной шевелюрой поднялся, подошёл к Наташе, одинокой за своим маленьким столиком „на двоих“, сказал нечто галантное на приличном русском языке. А вскоре, не понимая, как это произошло, Наташа стала четвёртой за столом французов. Молоденькая официантка сюда же доставила и ужин, заказанный Наташей. Дальнейшее она помнила плохо. Похоже, обманувшиеся в интересах и намерениях Наташи французы оказались чересчур умелыми и опытными в обхождении с женщинами. После своего заказа Наташа ела что-то ещё, что-то ещё пила – отнюдь не привычное, безалкогольное…

________________

Очнулась она лишь ранним утром в гостиничном номере, в чужой постели. Рядом с нею похрапывал француз: не тот высокий, чернявый, который подходил в ресторане к её столику, а другой – шатен постарше и с солидным брюшком. Наташе стало противно, а чуть позже её охватил ужас: что же теперь будет?! Теперь объяснения с Катей по поводу завлаба и которых она так старалась избежать, представлялись ей детской забавой…

Наталья тихонько поднялась, прошла в ванную и с остервенением принялась себя отмывать. Потом она столь же тихо и быстро оделась, выскользнула из номера, предварительно убедившись, что никого в этот ранний час в коридоре нет. Промчавшись на цыпочках к лифту, она лишь на секунду задумалась, а затем решительно устремилась к служебной лестнице. Ей посчастливилось никем выскользнуть из гостиницы, не замеченной.

________________

Дальнейшая жизнь в Новосибирске стала для Натальи кошмаром. Она никому не посмела сказать о своём третьем, теперь уже предельном падении (подумать только – после ресторанного знакомства, с иностранцем…). Катерина вполне удовлетворилась „объяснениями“ подруги, которые та дала, описав историю своей порочной связи с завлабом. Видя глубокие и искренние переживания Наташи, её раскаяние и неправильно всё это истолковав (о французах ведь Катя не знала ничего), Катя умудрилась не только не упрекнуть подругу, но и поддержать её. В понедельник та вышла на работу уже во вполне работоспособном состоянии. А кошмар начался позже. Когда через две недели не пришло то, что она с седьмого класса испытывала каждый месяц, Наталья задумалась. Ещё через две недели – всерьёз заволновалась, а ещё неделей позже – запаниковала. Так и не сумев, не осмелившись

открыть перед Катей правду, Наталья поведала той лишь о последствиях, которые связала с совершенно непричастным к ним Рубинштейном. Подлость её поступка заключалась ещё и в том, что Наталья, оболгав своего завлаба, как ни в чём ни бывало, продолжала ежедневно контактировать с ним по работе, тогда как пред Катериной завлаб оказался представленным чудовищем, отказавшимся от якобы зачатого им ребёнка. С великим трудом Наталье удалось отговорить „подругу“ (какая уж тут дружба, если в отношения прочно вошла ложь!) от адекватных, принятых среди советских людей, мер.

На большее от Кати рассчитывать не приходилось, тем более – заикнуться о своём всё более крепнувшем желании лишить жизни крохотное существо, носимое ею под сердцем. Ну, как говорится, кто ищет, тот всегда найдёт. Нашла себе криминальную помощь и Наталья Ветрова. Дорого ей эта „помощь“ обошлась. И не в деньгах было дело, до которых столь падка оказалась эта старуха, своими взглядами и манерами вдруг почему-то напомнившая Наталье её мать. Думать об этом не хотелось. К тому же, и в её письма родителям, в её отношения с ними теперь прочно вошла ложь. Старая повитуха „помогла“, но условия были жёсткими: случись осложнения, они друг друга не знают и никогда не встречались, выкручиваться придётся самой.

________________

Михаил Петрович был слишком опытным акушером-гинекологом, повидал в своей долгой жизни слишком много, чтобы не понять, что новая пациентка, поступившая в его дежурство с маточным кровотечением, беззастенчиво врёт. Стиль же и содержание рассказа молодой пациентки позволили старому врачу безошибочно угадать и назвать больной их подлинного автора. Услышав категорическое „нет“ и видя при этом расширившиеся от ужаса зрачки пациентки, её ещё более побледневшее, и без того почти белое лицо, он тихо сказал:

– Ну, ну, успокойтесь! Успокойтесь и расскажите, что вас к этой старухе привело. И не бойтесь: я – врач, а не прокурор. А если станешь и дальше мне врать, – тогда и вправду сообщу, куда следует: надо же, наконец, остановить эту повитуху… А ведь акушеркой раньше была… и неплохой…

Старый врач говорил что-то ещё и ещё. Его слова как бы обволакивали сознание Натальи, лишив её способности стоять на своём и лгать, лгать, лгать. Она рассказала всё. И это в самом деле было всем, всем, что касалось её неправедных отношений с мужчинами.

Осложнений Наталье избежать не удалось: слишком поздно она обратилась за квалифицированной медицинской помощью. И хотя мощный антибиотик тиенам спас молодую женщину от сепсиса, частичного зарастания полости матки избежать не удалось, а это означало невозможность в будущем иметь детей. Долго пришлось лечиться Наталье в этой больнице. Многое она узнала от принимавшего её по дежурству старого врача. Одним из открытий стало, что в случаях подобных зачатий, совершённых под действием алкоголя и чьей-то недоброй воли (даже и без физического насилия), в виде исключений допускалось внутриутробное умерщвление детей, которые вряд ли могли способствовать улучшению генофонда народа. Но, кроме того, оказалось, что разработаны способы, которые позволяли избежать и подобных „ресторанно-гостиничных“ эксцессов.

Что же касалось бывшей акушерки и подпольной повитухи, то Наталья так и не выдала её, поспособствовав тем самым продолжению её отнюдь не гуманной, зато противозаконной деятельности. Михаил Петрович не настаивал: он понимал, что огласка и неизбежное участие в судебном процессе не под силу его пациентке. То же самое подтвердил и „консультант-терапевт“, приглашённый старым гинекологом и оказавшийся в действительности психиатром. В общем, за повитуху пришлось браться по-иному, без содействия Натальи, которую врачебно-консультационная комиссия по выписке из больницы отправила на один из южных курортов. Там-то Ветрова и познакомилась с Черкасовым.