Варварские нашествия на Западную Европу. Вторая волна

Мюссе Люсьен

Обратимся к скандинавской традиции. Рунические тексты, единственный современный источник (исключительно второй волны), упоминают только об одном мотиве, который беззастенчиво красуется в шведских надписях, часто вырезавшихся для только что разбогатевших скандинавов: это были поиски золота. Прочитаем текст на камне из Грипсхолъма в Упланде: «Они отважно отправились вдаль искать золото, и на востоке они стали добычей орлов»; из Улунды: «Он отбыл, исполненный отваги, и далеко в Греции обрел богатства для своего сына»; из Веды: «Торстен воздвиг этот камень для Эринмунда, своего сына; он приобрел этот хутор, а богатство это добыл на востоке, на Руси». Добавим к ним надписи, которые похваляются участием в сборе «датских денег», всякое сомнение исчезает: движущей силой для варягов и викингов, действительно, было желание обогатиться. Саги, созданные гораздо более позже, предлагают два или три других мотива: страсть к приключениям и славе (наверняка очень сильная; участие в нескольких экспедициях было необходимым элементом воспитания вождя при переходе из отрочества в юношество); частенько объявление вне закона (обычное для скандинавского права наказание; это-то и было причиной, забросившей

Эйрика Рыжего в Гренландию); наконец, желание сохранить свою независимость перед лицом королевской власти, стремившейся к укреплению своего авторитета.

Этот последний мотив мог быть лишь частичным. Он начисто отсутствует в шведских (короли Упсалы были воплощением политического бессилия) и в большинстве датских экспедиций, которые часто имели характер государственной военной операции. И только в норвежской среде мы встречаем ссылки на него с обилием явно убедительных деталей: в последней четверти IXвека притязания Харальда Прекрасноволосого вынудили пуститься в морское путешествие вождей западной Норвегии, не терпевших никакого подчинения, вместе с их приверженцами. В этом еще нет ничего невозможного, однако саги, которые отражают недоверчивый индивидуализм средневековой Исландии, определенно? преувеличивают, приписывая королю намерение конфисковать наследственные владения. Иными словами, недоверие и враждебность местных вождей по отношению к королям-объединителям могли способствовать эмиграции, однако этот фактор был лишь вторичным и позднейшим (великая победа Харальда датируется 872 или 885 г.). Просто уже существовавшие колонии получили подкрепление за счет важного аристократического элемента.

Изучение франкских анналов подсказывает, что определенную косвенную роль сыграли политические факторы. Франкская экспансия дважды пошатнула традиционное равновесие прибрежных стран Северного моря. Первым из этих потрясений стало уничтожение фризского государства Карлом Мартеллом в 734 г. с последующим покорением его торговых центров. Оно, безусловно, облегчило датские походы на запад, ибо фризы утратили господство над Северным морем. Далее, с того дня, когда, завоевав Саксонию, франки переправились через Эльбу и начали навязывать свое железное владычество и насильно обращать Нордальбингию (современную Голштинию), Дания перестала ощущать прямую угрозу. В 808 г. король Готфред предпринял робкую попытку ответного шага, напав на славян-ободритов, союзников Карла Великого, и блокировав ютландский перешеек у основания при помощи защитного крепостного вала, Даневирке. В 810 г. развязываются прямые морские нападения на прибрежную полосу Франкской империи; они оказываются прибыльными и вскоре повторяются. Эта цепочка достаточно логична. Но ни у Норвегии, ни у Швеции не было ни малейшего повода, чтобы вмешиваться в эти военные действия, в которых участвовали датчане.

Следовательно, ключ к этому феномену нельзя напрямую искать в текстах. Поэтому историки обратились к археологам. Они же провели исследования по трем направлениям: перенаселение, ухудшение климата и революция в навигационной технологии. Перенаселение, как выяснилось, действительно существовало в Норвегии. Раннее Средневековье отмечено сильной демографической экспансией, которая сначала заполнила все долины, а в эпоху Меровингов хлынула в горы, использовавшиеся для охоты, а позднее для кочевого скотоводства. Этот процесс достиг своего предела в эпоху викингов, когда в употреблении оказалась большая часть пространства, доступного средствам того времени. Однако эмиграция не была единственным возможным исходом: очень простое решение могла бы обеспечить, например, интенсификация рыболовства. В Швеции имелись почти неограниченные возможности для распашки целинных земель. Дания же, судя по редкости находок, в VIII в., по-видимому, переживала не расцвет, а упадок. Что касается ухудшения климата, то думать об этом нет нужды: согласно первым сообщениям поселенцев Исландии и Гренландии, Арктика в IX–XI вв. переживала период потепления.

Остается революционное улучшение навигационных технологий. Оно не вызывает сомнений; однако оно не было исходной причиной экспансии: им объясняется лишь ее быстрый успех.

В целом, истинный двигатель викингов следует искать, скорее, в идеологии и социальной структуре, чем в тех материальных факторах, которые может раскрыть археология. Добиться престижа и социального возвышения можно было только двумя дополняющими друг друга путями: воинским подвигом и вотчинным владением землей. Заморские приключения предлагали средство для осуществления обеих задач. Когда в один прекрасный день предоставлялся случай попытать счастья в далеких землях, каждый желал им воспользоваться. Великая скандинавская экспансия была многим обязана процессу наподобие снежного кома: пример мелких операций, имевших достаточно большой успех, повлек за собой другие, количество которых постоянно росло до тех пор, пока их прибыльность не стала снижаться.

Препятствия, как и движущие силы, были разнообразными: утомление воинов, обогащение Скандинавии, растущая сложность достижения новых земель для грабежа. Решающее значение, по-видимому, имели два момента: уже разбогатевшие викинги все менее и менее дружелюбно взирали на конкуренцию вновь прибывших; христианство постепенно замещало древний идеал крестьянина-воина идеалом прочно структурированного монархического общества.

Здесь следует прояснить также одну смежную проблему: каким образом викинги открывали свои маршруты? Они пускались в путь к неведомым землям отнюдь не вслепую. Почти все их маршруты были изучены и использовались уже давно. В случае необходимости викинги предпринимали предварительную разведку или собирали сведения при помощи настоящего шпионажа. Собственный вклад викингов состоял в том, что они связали одни разрозненные маршруты с другими, превратив их в однородную сеть, покрывшую почти всю Европу.

Русская речная сеть использовалась в торговле, ориентированной на Скандинавию, начиная с Бронзового века. Путь из Норвегии в Шотландию и Ирландию служил для обмена с VI века. Маршрут Ирландия-Шотландские острова-Фарерские острова был открыт и проторен жаждущими

покаяния ирландскими отшельниками. Путь Ирландия-Арморика-Бискайский залив был известен еще древнеримским торговцам. Маршруты, шедшие с востока на запад через Северное море и Ла-Манш, служили еще саксонским переселенцам и фризским торговцам. Что касается речных магистралей, то для того чтобы их вызнать, нужно было всего лишь следовать оживленному в то время движению монастырских флотилий. В Vie.разведчики не появлялись лишь на пути из Ирландии в Испанию и Средиземноморье. Викинги по-настоящему открыли только две магистрали: из Тронхейма в Белое море и из Исландии в Гренландию и Америку. Ни та, ни другая не имели ощутимого значения.

Военные аспекты скандинавских экспедиций

Для историка викинги не являются безжизненными персонажами или литературным штампом. Обильная иконография и многочисленные археологические находки позволяют получить о них очень точное представление. Скандинавских пиратов рисовали, вышивали, изображали на барельефах и рельефах как они сами, так и их жертвы. Самое поразительное, если не самое художественное, изображение предлагает стела в Линдисфарне, безусловно, созданная вскоре после первой высадки викингов в этом монастыре в Нортумбрии в 793 г.: позади изображения креста, к которому склоняются две фигуры молящихся, возникает дикая орда, причем семеро воинов потрясают секирами или мечами. Есть также два прекрасных силуэта викингов с коническими шлемами на головах на готландских стелах, другие, вырезанные на лосином роге, найдены в Сигтуне в Швеции, а несколько, но менее точных, — на вышивках из гробницы в Озеберге. Оружие викингов хорошо известно. Для нападения использовалась прежде всего использовавшаяся в Скандинавии с давних времен боевая секира, которую держали обеими руками, и длинный обоюдоострый меч, который вошел в обращение только накануне первых экспедиций; копье и лук употреблялись наряду с ними только от случая к случаю. Оборонительное оружие для массы воинов сводилось к круглым деревянным щитам, раскрашенным в яркие цвета, которые во время морских путешествий крепились к бортам кораблей; металлический шлем и кольчугу носили только отдельные вожди. Превосходство западного оружия было общепризнанным: в IX и X вв. скандинавы, нажившиеся на своих набегах или торговых операциях, в множестве импортировали превосходные франкские мечи мастеров Ульфберта и Ингелри, которые, безусловно, работали в рейнском регионе; запреты на вывоз оружия, издававшиеся франкскими королями и церковными соборами, пропадали втуне. Уже вошедшее в. обычай использование стремян давало скандинавскому наезднику, несмотря на скудость его опыта в конных поединках, определенное преимущество над жителями Запада, которым они все еще не были известны. Таким образом, в боевом снаряжении викингов не было ничего особенного. Зато технологии морского строительства и навигации обеспечивали им в тогдашней Европе редкостное превосходство. Множество уникальных археологических находок позволяет нам проследить то, как разрабатывался и вводился в употребление этот несравненный навигационный инструментарий.

Археология мореплавания в Скандинавии достигла беспрецедентного уровня развития, благодаря чрезвычайной популярности захоронений в кораблях. С VII по XI в. многих представителей правящего класса погребали в кораблях, которые вытаскивали на сушу, а затем возводили над ними курганы, безусловно, с целью облегчить их владельцу переход в мир иной. Часто этот обычай сочетается с кремацией, что лишает нас множества полезных сведений. К счастью, некоторые семьи оставались верны ингумации; в этом случае, при условии соответствующих качеств почвы, как, например, в окрестностях фьорда Осло, эти могилы могут таить в себе настоящие сокровища. Представители сословия моряков и торговцев отправлялись в потусторонний мир на борту символических кораблей, изображавшихся рядами камней; они изобилуют, например, на кладбище торгового города, раскопанного Т. Рамскау около Альборга в Ютландии, — безусловно, древнего Венделя. Отправным пунктом для любого исследования служат три основных находки сделанные в курганах норвежских королей Вестфола: в Туне в 1867 г. (корабль конца IX в., сильно пострадавший), в Гокстаде в 1880 г. (неповрежденный корабль приблизительно 900 г.) и, главное, в Озеберге в 1903 г. (неповрежденный корабль с захоронением королевы Асы, бабки Харальда Прекрасноволосого, около 850 г.). Сегодня они выставлены в музее Бшдой в Осло. Дания дала немногое: корабль — в виде отпечатка — под курганом вЛадби (о-в Фиония) и несколько торговых судов XI в., в настоящее время поднятых из фьорда Роскилле, но еще не описанных. Шведские находки немногочисленны, но интересны, особенно сделанные на кладбище Вальсгарде недалеко от Упсалы, где эти лодки образуют непрерывный ряд от VII до XI века. К этому следует добавить замечательные изображения на стелах Готланда, передающие точный внешний вид руля и парусов в VIII в., а затем ковер из Байе, которая завершает эту картину для XI века.

К VII и VIII вв. три замечательных достижения превратили заурядные лодки с веслами, некогда использовавшиеся саксами в их странствиях, в уникальный инструмент — произошло усвоение паруса, улучшение киля и, главное, началось строительство со стыком внакрой, что придало кораблю скорость, устойчивость и прочность. Таким образом, появилось легкое, послушное судно, двигавшееся как под парусом, так и на веслах, с достаточно небольшой осадкой, что позволяло подниматься очень высоко по рекам и с легкостью вытаскивать его на сушу на отлогом берегу, но достаточно крепкое, чтобы выдерживать самые тяжелые испытания в полярных морях. Впрочем, эта общая тема допускает многочисленные вариации в зависимости от назначения корабля: прибрежная навигация, плавание в открытом море, война, торговля. Этому многообразию функций соответствует столь же богатая палитра названий: снеккъя (на староскандинавском «еснек») для корабля викинга (а не драккар, варваризм, который следовало бы запретить. Этот термин, который сам по себе представляет собой орфографическую ошибку, является формой множественного числа со значением «драконы»), лангскип для военного судна, карфи для морских путешествий, кнорр для торговли и др.