Варяги и Русь
Шрифт:
— Люди киевские, — сказал жрец, — устами моими вещает наш великий громовержец Перун... Доколе, говорит он, вы будете потчевать меня ничтожными жертвами быков да овнов... Неужели не чувствуете вы моих милостей, которыми я награждаю вас и вашего князя?.. А если чувствуете, то и должны воздать мне достойное... Иначе я истреблю весь Киев-град и нашлю на вас стадо диких птиц и зверей, которые поедят в полях ваш хлеб и животы в ваших хлевах, а на вас самих пошлю злую болезнь и врагов, которые истребят и сотрут вас мечом и огнём с лица земли;
Слова эти произвели большое впечатление на народ.
— Да чем же мы прогневали Перуна и чем можем мы умилостивить его?.. Советуй и требуй, владыка, заступник наш и отец! — закричали из толпы.
— Давно уж, говорит он, — продолжал Божерок, — вы не воскуривали перед моим жертвенником человеческих жертв, поколебалась вера прародительская, и вы совсем забыли меня... Поэтому, для смягчения моего гнева, я требую чистой жертвы из среды ваших юных красивейших дщерей, и если вы на сей раз не принесёте её, то трепещите, люди киевские, и ждите моего справедливого гнева.
Все упали на землю и завопили:
— Милосердый владыка! Возьми хоть две, три жертвы, только умилостиви божича.
— Итак, если вы согласны, то киньте жребий, и на кого падёт он, то приведите дочь на заклание у ног Перуна, — произнёс жрец.
В народе воцарилось затишье, словно перед грозою, а затем всё зашумело и заволновалось.
— Неужели Перун не смягчит своего гнева? — слышались выкрики.
— Воля Перуна непреложна, — твёрдо отвечал жрец.
— А коли так, — закричал народ, — да исполнится его воля.
Божерок подошёл к Владимиру.
— Великий и достойнейший князь киевский, — сказал он, — подтверди желание народа и позволь приступить к метанию жребья.
Владимир мрачно ответил:
— Воля божича Перуна и народа да будет исполнена...
Отцы и мужи, ставшие в круг, начали готовить жребий.
Когда всё было закончено, каждый из отцов, имеющих дочерей-красавиц, подходил к жрецу и подавал ему свою метку.
Собрав все метки, верховный жрец сложил их в деревянную чашу, которая находилась перед истуканом, и произнёс торжественную молитву:
— Владыка и милостивец наш верховный! Народ киевский, повинуясь твоей воле, отдаёт тебе в жертву всех своих дщерей: умилостивися над ними и избери из тмы лучшую по своей воле!
Затем он ещё пошептал про себя и стал тянуть жребий. Все затаили дыхание, ожидая, какую метку вынет владыка.
Наконец Божерок повернулся к народу.
— Упадите ниц, люди киевские! — произнёс торжественно Божерок, — и благодарите Перуна, что он не коснулся ваших дщерей... Боги, Перун и Купала, избрали себе в жертву христианскую девушку, дочь пчельника Симеона на Почайне!
Народ заволновался и радостно заговорил, все вздохнули облегчённо... Только один старик, стоявший вдали и не принимавший никакого участия в метании жребья,
Божерок, став во главе народа, пошёл по направлению к Почайне, с ним шли жрецы и старшины, а за ними Вышата; все весело разговаривали, шутили... Они рады были, что жребий пал на христианку.
Вышата, дойдя до поворота, громко свистнул. На его свист выехали из чащи четверо всадников, ведя пятую в поводу. Вышата вскочил на неё и быстро помчался к Чёртову бережищу.
Пока народ уходил с жертвенной площади, Руслав подошёл к князю и, упав перед ним на колени, сказал:
— Государь!.. Повели сжечь меня живого на костре, но не отдавай в жертву Перуну моей невесты... Дозволь мне отлучиться, я защищу мою Зою.
Владимир взглянул на него с состраданием; он посмотрел на Извоя, прося совета.
— Сжалься, государь! — сказал Извой, — и не делай из себя посмешища пред лицом истукана...
— Против воли народа я не могу идти, — сказал князь Руславу, — сумеешь защитить её от ярости его, то да будет по-твоему.
Руслав вскочил на ноги и помчался к жилищу Симеона. Но так как народ двинулся раньше, пока Руслав добежал туда, на краю оврага уже стоял неистовый шум и крик...
— Давай сюда Зою! — кричал народ. — Где она?.. Где жертва божича?
Симеон стоял у дверей своей избушки и защищался от народа, требовавшего его дочь.
— Люди киевские! — говорил старик, — смилуйтесь надо мною... Я не знаю, где моя дочь... Обыщите всю изобку... Я сам только что вернулся, когда узнал, что она назначена в жертву богам... Делайте, что хотите со мною, а я не знаю, где дочь... Может, в лесу...
— Давай сюда свою дочь, жертву Перуна! — кричал, не веря ему, Божерок.
— Прочь, — раздался вдруг голос Руслава. — Если бы он отдал свою дочь, так я не отдам её...
Народ загалдел, все начали надвигаться на Руслава, но он, став у двери избушки, стал защищаться мечом.
Рассвирепевший Божерок закричал:
— Люди! не дайте христианам на поругание нашего великого божича Перуна... бейте без пощады этих идольников...
— Да сгинет это проклятое отродье! — завыла толпа, видя как Руслав беспощадно рубил направо и налево.
Симеон, схватив дубину, бил язычников. Толпа напирал а на них; в эту минуту послышался голос всадника, который врезался в толпу и начал давить народ:
— Люди! — кричал он во всю мочь, чтоб перекричать народ. — Беда стряслась!.. Владимира князя убьют... Олаф с целой стаей чёрных воронов бьёт киевский народ... Спасите князя!..
При этом известии все всполошились... Все знали, что Олаф готовит нападение на Киев и что не быть добру, если он ворвётся со своими наёмниками в город... Толпа отпрянула от Руслава и Симеона и бросилась назад к городу, и, как ни кричал Божерок, что это неправда, что, верно, Тороп пошутил над ними, никто не слушал его.