Варяги и Русь
Шрифт:
Он не договорил, потому что лицо князя ещё более омрачилось.
— Дайте вина и выпьем за тех, кто спас мне жизнь...
Все выпили. Владимир, посмотрев на Вышату, грозно проговорил:
— Ты, друг любезный, на старости лет научился лгать и обманывать князя... Помнится мне, я спрашивал тебя: есть ли в теремах дочки Ерохи, похищенные в Купалин вечер... Ты что отвечал мне?..
— Прости, государь, — повалился Вышата к ногам князя, — хотел угодить тебе, солнышко.
— Плоха угода,
— Прости, государь! — взмолился Вышата.
— Решение моё таково: завтра же отпустить всех киевских девиц к своим отцам и да будет положен предел новым похищениям не только в княжие терема, но и оповестить о том всех киевлян, чтобы обычай сей мерзкий оставить...
Все с удивлением посмотрели на князя.
— А ты, пёс старый, больше не слуга мне, — прибавил Владимир. — Ступай в Вышгород и там жди моего наказа.
— А как государь поступит с полонёнными?.. — спросил Вышата.
— Остаться в терему и быть им там, доколе не положу на них своей воли... Отныне Предиславинские терема открыты и кто хочет остаться в них, пусть остаётся; не возбраняется уходить и приходить, кому угодно...
— Как повелишь, государь, так и будет, — покорно сказал Вышата, выходя.
Вышата зашёл к Буслаевне, а затем в сторожевую и позвал одного из стражников и что-то шепнул ему. Потом оба они пошли к терему Рогнеды.
Рогнеда сидела со своим младшим сыном, который спал у неё на руках.
— Не отнести ли его на постельку? — сказала нянька. — Чай, уже не рано.
— Да, матушка, отнеси, — сказала она и поцеловала сына.
Нянька бережно взяла ребёнка и ушла в опочивальню. Рогнеда начала ходить по комнате, словно поджидая кого-то. Затем, заглянув в горницу, она позвала Гориславу, старую мамку, которая была привезена вместе с нею из Полоцка.
— Вот уж вторые сутки как он здесь, а меж тем и не думает глаз казать, — сказала Рогнеда гневно. — Любил бы, так сейчас бы пришёл...
— Эх, красавица моя... До того ли ему... Вишь, всё охотой тешится да с Марьюшкой время коротает... К тому ж мало ли ему утехи, акромя тебя... Чай, терема полны бесстыжими...
Рогнеда заплакала. Хоть она когда-то и заклеймила Владимира позорным именем, но, став матерью его детей, она тосковала не столько по нём, сколько о том, что он забыл своих детей... Она ждала удобного случая, чтоб отомстить Владимиру за отца и братьев, за своё порабощение, но решиться на этот шаг ей было трудно.
— Не плачь, моя касаточка, — сказала Горислава, — не поможешь слезами, а только изведёшь себя...
В эту минуту послышались шаги на лестнице.
— Поди,
Горислава вышла, спустя минуту послышался голос Вышаты:
— К княгине-матушке пришёл полочанин, чтоб поведать ей о своём горе...
— Теперь поздно, — говорила ему Горислава, — княгиня ложится почивать.
Рогнеда подошла к двери и, открыв её, приказала:
— Пусти, Гориславушка, и оставь нас одних.
Вышата и незнакомец вошли и низко поклонились.
— Привет тебе шлёт родная земля, дочь Рогвольда, — сказал незнакомец.
— Добро пожаловать, желанный гость, — отвечала она. — Садись, гость дорогой... Что князь? — тихо спросила она обращаясь к Вышате. — Вспоминал обо мне?
— Нет, великая княгиня, не поминал, да и не вспомянет, — отвечал Вышата. — Не то у него теперь на уме... Всё в опале, и твой верный слуга Вышата попал в немилость и более не слуга князя.
— Как!.. Ты более не слуга?..
— Ссылает в Вышгород, и там я должен ждать его наказа... Прогневался за дочь Ерохи, которую я скрыл в терему по его же наказу.
— Что владыка?
— Всё так же, как молвил, ждёт решения твоего, и когда повелишь, кони будут готовы.
— Хорошо, ступай и скажи, что Рогнеда решилась, да чтоб он готовил всё в путь... А если ты попал в немилость к князю, то дело твоё пристать к нам.
Вышата ушёл. Рогнеда, пристально посмотрев на незнакомца, промолвила:
— Как звать тебя, добрый молодец, и что поведаешь мне?
— Имя моё — Рикмор, родом из Полоцка, а пришёл поведать, княгиня, что народ великого Рогвольда ждёт решения участи своей и свободы от Владимира; молвит: ты можешь, коль захочешь, быть княгинею, освободить его.
— Легко сказать, да не легко исполнить, — возразила она. — Я сама подвластна, нахожусь в заточении и хоть не красна моя жизнь, да исходу-то нет. О, зачем ты пробудил во мне воспоминания, — прибавила она.
— Мой долг напомнить тебе не только о городе, в котором ждут твоего возвращения, но и о могилах твоих отца и братьев, которые вопиют о мести...
— О Рикмор, Рикмор!.. — воскликнула она. — Как больно ты разбередил моё сердце.
— Не по воле своей, государыня... Исполняю долг и молвлю, что приказано.
— Давно ты здесь?
— Ден пять будет...
— И ты только сегодня пришёл ко мне?
— Нельзя было раньше... Только верховный жрец, увидевшись с ключником княжеским, доставил мне возможность взглянуть в твои светлые очи. Со вчерашнего дня я был в сторожевой и терпел насмешки от княжеских стражников да гридней... Все молвили: какой я посол, коли нахожусь в сторожевой да пью с ними мёд из одного ковша.