Варяги и Русь
Шрифт:
Князь ушёл в свои палаты, но не повелел запирать на замок Извоя, а взял его с собой.
— Я буду твоим сторожем, а моя опочивальня — твоим заточением, — сказал он. — Ведь молвил тебе: будь осторожен, а ты, словно назло, при всех сказал то, что говоришь мне наедине. Божерок силён и может возмутить против меня весь Киев.
— Государь, — отвечал Извой, — если только злоба народа коснётся тебя, то я сам положу за тебя свою голову.
— Да охранят тебя боги от этого, — сказал Владимир.
Весь этот вечер
— Вот, государь, — сказал Извой, выслушав его, — даже во сне ты видишь всё то, что некогда говорила тебе твоя бабка Ольга, что говорю я и другие...
— Да, потому всё вижу, что все вы уж много жужжите мне в уши о своей вере.
— А ведь сны часто сбываются.
— Почём знать, быть может, сбудутся и эти. А где же Руслав? — вдруг спросил Владимир. — Что его не видно: не болен ли?..
— Да, князь, действительно болен...
Извой рассказал о том, что случилось с Зоей.
— Бедный! — воскликнул князь. — Завтра поутру привезти его в терем и утешить... Ах, мой дружок, ах, мой желанный... — охал Владимир. — Всему виною Олаф проклятый...
Божерок, вернувшись домой, не находил себе места от злости. Наконец, придя к заключению, что Владимир не легко расстанется со своим избранником и предпримет все средства для его оправдания, он решил начать не с Извоя, а с Феодора.
Утром, совершив жертвоприношение, верховный жрец отправился на суд, как обвинитель Извоя. Было ещё рано, и он застал Владимира одного.
Войдя в светлицу, Божерок, не кланяясь, прошёл к окну, у которого стоял Владимир. Бросив на него недовольный взгляд, князь сказал:
— Что ж, ты доволен, что обвинил ни в чём неповинного человека?.. Разве ты не нашёл кого другого, для умилостивления божича?
— Каюсь, князь, — отвечал жрец, — что причинил тебе этим много неприятного... Я видел это вчера и знаю, что тебе тяжело расстаться со своим любимцем и побратимом, но что делать?.. Перун требует человеческой жертвы... Поэтому я целую ночь молился и просил изменить свой гнев на милость или перенести его на другое лицо...
— И что же? — спросил князь.
— Отец наш милостив... Вняв моему молению, он снизошёл на милость и сказал, что прощает тебя и твоего слугу Извоя...
— Он сам тебе сказал это?
— Нет; сегодня утром, придя в капище, я предал смерти своего любимого пса и гадал на его внутренностях, а потом бросал у ног Перуна палочки для волхвования, и он потребовал от меня вместо Извоя другую, не менее великую жертву, но ничего не стоящую для тебя.
— Говори, какую, и если она не касается моей дружины и людей, то я заранее обещаю исполнить твоё желание... У меня много лошадей, быков и овец, и если он требует
— Нет, княже, он желает именно человеческой... Кровь коней, быков и овец надоела ему, и в искупление оскорбления, нанесённого ему твоим слугою, ты не дорожи одним человеком: Перун пошлёт тебе за это здоровье, счастье и победы. Прикажи кинуть жребий, и на кого падёт он, тот и должен быть принесён в жертву разгневанному богу.
— Разве нет другого средства для удовлетворения ненасытной утробы Перуна? — воскликнул князь, сверкнув глазами. — Ему была дана отроковица, почему же он упустил её, если он действительно бог и нуждался в человеческой жертве?
— Не богохульствуй, князь, — строго сказал жрец, — ты, кажется, отступаешь от веры своих предков и покровительствуешь христианам...
— Да будет по-твоему, — сказал Владимир, смягчаясь. — Возьми свою жертву, но помни, что я в последний раз исполняю твоё требование в угоду Перуну... Больше не дам ни одного человека...
— Хорошо, увидим, — проронил многозначительно жрец.
XXVI
Едва настало утро и солнце озарило землю, как народ киевский начал сходиться со всех сторон на площадь к капищу Перуна. С каждой минутой становилось всё многолюднее, поодаль стояли особняком несколько человек из княжеской дружины.
— Кого принесут в жертву? — спросил один из них.
— Молвят, человека, — ответил кто-то, — на кого падёт жребий... быть может, на меня или на тебя.
— Без жребия уж намечен, — отозвался третий. — Слыхал стороною — сын Феодора.
— Как Феодора! — воскликнул первый. — Да ведь он наш варяг... Разве мы затем остались на службе у Владимира, чтоб он предавал наших в жертву своим богам?
— Такова воля его... Молвят, что один из его дружинников оскорбил Перуна, и вот в искупление вины верховный жрец решил принести жертву человеческую.
— Ну, его бы и принёс, если он оскорбил.
— Э, да он княжеский дружинник и жаль своего... Пусть, мол, умирает варяг.
В это время показались князь с воеводами и старейшинами.
— Чтой-то князь так мрачен, словно не в угоду ему эта жертва? — спросил один дружинник.
— Чай, нездоровится ему...
— Нездоровится!.. Побыл бы на княжьем месте, так поневоле понездоровилось бы... Чай, он тоже человек и с сердцем... Статочное ли дело смотреть, как этот палач Божерок будет резать человека да класть на костёр...
— Да, недоброе замыслил князь, и нам, варягам, не след бы смотреть...
— Что поделаешь... нанялся — продался... Уйди отсюда — и восчувствуешь силу жреца... Почитай, наперечёт знает каждого.