…Ваш маньяк, Томас Квик
Шрифт:
Однако для меня он согласился сделать исключение — вероятнее всего, сыграла роль рекомендация Губба Яна Стигссона.
До последней минуты я боюсь, что назначенное на 13 ноября 2008 года интервью с Кристером ван дер Квастом будет отменено, и тревога отпускает, только когда я уже нахожусь в современных интерьерах Национального управления прокуратуры возле Кунгсбрун в Стокгольме и меня проводят в офис ван дер Кваста.
По причине нехватки времени мы решили в нашем интервью ограничиться обсуждением трех дел: Терезы
Пока оператор Ларс Гранстранд ставит свет и камеру, мы с Кристером ван дер Квастом сидим и беседуем о том о сем. Ему кажется странным, что я интересуюсь такой старой историей, как дело Квика.
— Неужели для такой программы до сих пор есть зрители? Это такая давнишняя история, что о ней все равно трудно судить.
Я отвечаю, что какие-нибудь заинтересованные зрители наверняка найдутся, но более всего меня занимает сам случай. Вскоре я чувствую, что Ларс толкает меня в плечо, — это означает, что камера включена на запись.
— Насколько вы уверены, что Томас Квик виновен во всех восьми убийствах, за которые вам удалось добиться для него обвинительного приговора? — спрашиваю я.
— Я уверен, что тех доказательств, которые я представил в суде, оказалось достаточно для обвинительного приговора.
— Это очевидно, — отвечаю я. — Но это не ответ на мой вопрос.
Так начинается интервью, и в таком духе оно продолжается. Мне кажется, что ван дер Кваст прячется за формальными юридическими высказываниями, а когда это не работает, он подвергает сомнению релевантность моих вопросов и утверждений.
Ван дер Кваст рассказывает, что расследование началось с Юхана Асплунда и затем к нему добавилось убийство Томаса Блумгрена из Векшё.
— В случае с Блумгреном вы сказали, что Квик замешан в преступлении?
— Да, насколько помню, я так это оценивал — что если бы не вышел срок давности, у меня были бы основания передать дело в суд.
— Что дало вам такую уверенность?
— Собственно, те же основные моменты, которые касаются всех дел с участием Квика. Он постепенно, разными способами, сообщал такие сведения, которые привязывали его к жертве, демонстрировал такие знания, что можно исключить другие варианты, кроме того, что он побывал на месте и вступал в контакт с жертвой.
Ван дер Кваст продолжает:
— Он был отчетливо привязан к месту, в первую очередь к месту находки. По словам судмедэксперта, все было объяснено и ничто не осталось необъясненным. Описание травм, которое дал Квик, выглядело очень убедительным. Он очень точно описал, что поместил тело Блумгрена в своего рода сарай. Я постараюсь описать, чтобы вы поняли, как мы работали.
Я слушаю и киваю, стараясь показать, что я понимаю, как они работали, и изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не проговориться, что у Квика алиби в отношении этого убийства. Только не сейчас. Когда я расскажу
Вместо этого мы переходим к обсуждению убийства на Аккаяуре. Я спрашиваю, как прокурор относится к тому, что Квик поначалу рассказал, что якобы добрался от Йоккмокка до Аккаяуре и обратно на велосипеде, а на следующем допросе заявил, что ехал на машине с Йонни Фаребринком и что они убивали вдвоем.
— Это была постоянная проблема в течение всего следствия — деяния целиком или частично представлялись достаточно расплывчато, — отвечает ван дер Кваст.
— Но ведь это вовсе не расплывчато, — пытаюсь возразить я.
— В том смысле, что утверждения вырастают именно так, как вы сейчас описываете.
— Можно ли сказать, что история «вырастает», если изначальный вариант заменяется совершенно новым?
— Да, это можно описать как угодно, — пожимает плечами ван дер Кваст.
Когда интервью продолжается больше часа, я спрашиваю прокурора, почему он во время следствия разрешил Квику пользоваться свободой перемещения и уходить в увольнительные, хотя тот подозревался в убийстве нескольких мальчиков.
— Ясное дело, можно сказать, что это непонятно. Но вопрос, по сути, в том, корректно ли это. Есть ли у этой проблемы другие аспекты? Именно в них все дело, — загадочно поясняет он.
— Да, вы хотите, чтобы Квик рассказал как можно больше, — делаю я новую попытку.
— Само собой. Это моя задача — сделать так, чтобы он рассказал.
— Вы не помните, интересовались ли вы когда-нибудь, чем Томас Квик занимался во время увольнительных в Стокгольм?
— Точно не помню. Мы старались следить за ним, насколько было возможно.
— Вы задавали ему этот вопрос?
— Как я могу это знать восемь лет спустя?
— А если я скажу, что он сидел в библиотеке в Стокгольме? В газетном отделе?
— Я не знаю, чем он там занимался, если он вообще там был.
— Именно там он и был.
— Я смотрю, вы хорошо осведомлены.
— Да, я очень хорошо осведомлен.
Впервые за время интервью Кристер ван дер Кваст заметно нервничает, и даже мне становится неприятно от его мученического вида. Глаза у него слезятся, он нервно заламывает руки, но говорит с наигранным равнодушием:
— Ага. А что он читал?
— О Томасе Блумгрене — среди прочего.
— Да, но дело в том, что центральные доказательства в этом деле — материалы совсем иного рода. В этом вся суть.
Мы оба прекрасно знаем, что именно в этом «вся суть»: Квик пересказывал факты, опубликованные в газетах в 1964 году. Ван дер Кваст понимает это и меняет тон прямо в середине фразы:
— Если окажется, что мы ошибались, придется пересмотреть всю ситуацию.
— Он ездил в Стокгольм с целью собрать информацию о Томасе Блумгрене, — поясняю я.