Ваша до рассвета
Шрифт:
От двери послышался мужской голос, прерывающийся от волнения.
– Вы не поверите, но только посмотрите, что только что выкопал садовник!
Глава 11
«Моя дорогая Сесиль,
Вероятно, моя застенчивость раньше мешала мне говорить более смело – я хочу получить Вас…»
* * *
– Что именно? – потребовал он ответа, уже предчувствуя, каким тот будет.
– О, ничего особенного, – торопливо ответила Саманта. – Питер просто болтает всякую
– Это не Питер, а Филипп, – поправил ее Габриэль.
– Откуда вы можете знать? – она казалась искренне потрясенной, что он может отличить одного близнеца от другого.
– Питер предпочитает лишь легкий запах розовой туалетной воды, а Филипп просто обливает себя ею в надежде, что юная Элси обратит на него внимание. И мне сейчас не нужно зрение, чтобы сказать, что в данный момент он стал красным как пион. Так что ты там нашел, парень? – спросил он, обращаясь прямо к подростку.
– Ничего, что может быть интересно вам, милорд, – заверила его Саманта. – Это просто отличная … морковь. Почему бы вам не отнести ее на кухню, Филипп, и не сказать Этьену, что уже можно начинать готовить тушеное мясо на ужин?
Смущение лакея выдал его голос.
– По мне, так это больше похоже на старый сапог. Странно, что он был весь изжеван и закопан в саду.
Вспомнив, как красиво коринфская кожа обтягивала его икры, Габриэль едва не застонал.
Когда он заговорил снова, его голос был мягким и тщательно контролируемым.
– Я максимально упрощу для вас, мисс Викершем. Или собака уйдет, – он наклонился достаточно близко, чтобы чувствовать приправленное мятой тепло ее дыхания. – Или вы.
Она фыркнула.
– Хорошо, если вы так ставите вопрос. Филипп, ты не отведешь Сэма в сад?
– Конечно, мисс. Но что мне делать с ним дальше?
– Нам придется вернуть его законному владельцу.
И прежде, чем Габриэль понял, что она собирается делать, грязный и обслюнявленный сапог приземлился ему на грудь.
– Спасибо, – натянуто сказал он, отпихивая сапог от себя.
Проведя тростью по полу перед собой, он повернулся и зашагал обратно к лестнице. Но его достойный уход был испорчен, когда он добрался до первой ступеньки раньше, чем ожидал. Он замер, с упавшим сердцем чувствуя, что его правый чулок теперь такой же мокрый, как и левый.
Ощущая спиной потрясенный взгляд мисс Викершем, он стал с хлюпающим звуком подниматься по лестнице, оставляя за собой мокрые следы.
* * *
Габриэль закрывал подушкой уши, но даже ее толщина не могла заглушить отдаленный вой, доносящийся через окно его спальни. Вой начался в тот момент, когда его голова коснулась подушки, и явно не собирался прекращаться до самого рассвета. Пес плакал так, словно его маленькое сердечко разбилось надвое.
Перевернувшись на спину, Габриэль швырнул подушку в направлении окна. Укоризненная тишина нависала над домом. Мисс Викершем, вероятно, уже спала блаженным сном вопиющей добродетели, уютно свернувшись в постели. Он почти видел ее там, шелковистые пряди распущенных волос на подушке, мягкие лепестки губ, разделяющиеся с каждым вздохом. Но даже в его воображении, ее деликатные черты были скрыты вуалью теней.
Она, вероятно, смыла перед сном лимонную вербену со своей кожи, оставляя только сладость ее собственного аромата. Аромата, который был более богат и опьяняющ,
Габриэль застонал, его тело ныло от расстройства и желания. Если собака скоро не успокоится, он завоет вместе с ней.
Отбросив одеяло, он поднялся и подошел к окну. Нащупав задвижку, он открыл ее и дернул оконную раму вверх, засадив себе в большой палец занозу.
– Тише! – прошипел он в пустоту под окном. – Умоляю, не мог бы ты вести себя потише!
Собачий вой резко оборвался. Раздалось обнадеженное поскуливание, потом наступила тишина. Издав вздох облегчения, Габриэль вернулся к кровати.
Вой возобновился, такой же душераздирающий, как и раньше.
Габриэль захлопнул окно, затем шагнул назад к кровати и нащупал халат, висевший на ее столбике. После чего он решительно вышел из комнаты, даже не потрудившись взять трость.
– Вы сами этого хотели, если я сейчас свалюсь с этой лестницы и сломаю шею, – пробормотал он, ощупывая ногами ступеньки и мало–помалу передвигаясь вперед. – Вместо того чтобы плакать на моей могиле, этот пес, наверняка, обмочит ее. Надо было приказать егерю пристрелить это проклятое животное.
Споткнувшись об оттоманку и ободрав голени об когтистую ножку комода, ему, наконец, удалось добраться до одного из незапертых французских окон в библиотеке.
Он распахнул створки, и прохладный вечерний воздух нежно коснулся его кожи. Он поколебался, не желая подставлять свое изуродованное лицо безжалостному лунному свету.
Но жалобный вой продолжался, взывая к чему–то в глубине его души. Кроме того, насколько он знал, сегодня не было никакой луны.
Он прошел через террасу с каменным полом, где выступающие камни больно кололи его босые ноги, затем ступил на мокрую от росы траву, следуя за воем. Он был уже почти у цели, когда ночь внезапно стала очень тихой. Такой тихой, что он мог слышать отдаленное кваканье лягушек и свое прерывистое дыхание.
Упав на колени, он похлопал обеими руками по земле рядом с собой.
– О, ради Бога, где ты там, маленький ублюдок? Если я и не хотел искать тебя, то сейчас ты все–таки заставил меня распустить нюни.
В кустах рядом с ним что–то зашуршало, и плотный комок меха выстрелил ему в руки, словно ядро, выпущенное из пушки. Радостно поскуливая, маленький колли встал на задние лапы и стал покрывать лицо Габриэля теплыми и влажными поцелуями.
– Ладно, ладно, – пробормотал тот, обнимая дрожащую от волнения собаку. – Незачем быть таким сентиментальным. Все, чего я хочу, это получить хороший ночной отдых.
Не выпуская из рук щенка, Габриэль поднялся на ноги и пустился в длинный путь обратно к своим покоям. Ему пришлось признать, что с этим маленьким теплым тельцем, уютно устроившимся у него на груди, ночь не показалась ему слишком темной, а путь слишком долгим.
* * *
Даже Саманта не посмела отпустить замечание следующим утром, когда Габриэль спустился вниз вместе с Сэмом, который весело наступал ему на пятки. Несмотря на то, что он все равно ворчал, что собака постоянно крутится у него под ногами, она ловила моменты, когда он думал, что на него никто не смотрит, и гладил шелковистые уши щенка или кидал под стол отборный мясной кусочек.