Ваше Сиятельство 11
Шрифт:
— У тебя десяток любовниц, вот что! А перед Ольгой ты весь из себя такой нежный котенок! Прямо сама душа! — выдохнула она, подом подошла ко мне вплотную и понизив голос до возмущенного шепота произнесла: — И как насчет императрицы? Это правда? Не могу поверить, но разве богиня станет врать! Хотя, уже верю! В этом весь ты!
— Наталья Петровна, я по-прежнему не понимаю, в чем проблема. Моя невеста знает о моих любовницах. Кстати, их не десяток, а всего лишь три. По заветам Перуна, если угодно, — я позволил себе улыбнуться, с благодарностью думая, что этот мир во многом очень удобен для мужчин. — У меня с Ольгой честные и открытые отношения, — вот здесь я слукавил самую малость: Ольга знала о Глории, но не все — для нее это было слишком
— Вот как, у нее спросить?! Захотел меня унизить, корнет?! — она глянула на меня так, что я почувствовал, будто нечто толкнуло меня назад.
— Нет, просто даю понять, что мои отношения с кем бы то ни было — это мое личное дело. И еще, дело моей невесты, которую я люблю еще за то, что она очень понятлива и терпелива, — говоря это, я подумал, насколько непроста эта Наташа и даже где-то посочувствовал ее мужу — Рыкову.
— Все бы так, но я терпеть не могу двуличных людей. Мне за твою очень терпеливую Ольгу обидно! — негромко сказала Бондарева, чтобы наш разговор не слышал Бабский.
— Я не двуличный, ваша милость. Если есть сомнения в правдивости моих слов, то вот эхос, — отстегнул его от ремня. — Здесь номер Ковалевской. Только Ковалевской. Можешь высказать ей все свои подозрения относительно меня. И на этом закончим этот крайне неуместный и никому не нужный разговор.
Признаться, Наташа меня удивила. Удивила еще больше, чем Гера. Не знаю, что сегодня нашло на женщин вокруг меня. Только Элизабет оставалась образцом спокойствия и надежности.
— Они толком ничего не знают о Харисе, господин Макграт, — сообщил Бабский, когда я закончил разговор со штабс-капитаном. — Сказали примерно то же, что и тот, как его там, Танос. Мол, богатый, торгует всяким запрещенным. Кстати, еще контрабандой с нашими российскими логическими модулями. Сладкий Харис, разумеется, его прозвище, на самом деле он — господин Флетчер.
— И если нам на Элисан, то идем туда, — добавила Стрельцова, указав в сторону мелькавших в темноте огней. — Думаю, это недалеко. Пешком минут за тридцать-сорок дойдем.
— На, поставь мне карту Лондона, — я протянул Бабскому свой эйхос, обозначая этим еще большее доверие к поручику.
Мы двинулись в указанном Элизабет направлении. Впереди я с Элиз, следом наш веселый пудель, и за ним с большим отставанием Наталья Петровна. Она явно была чем-то озадачена и настроение у нее испортилось окончательно.
Когда мы прошли два перекрестка, я остановился и сказал ей приказным тоном:
— Не отставать! Следовать рядом с Сэмом!
Возможно, моя не слишком милая интонация и эти по-военному холодные слова всерьез задели Бондареву. Она встрепенулась и ускорила шаг. Вскоре нагнала меня, и тихо произнесла:
— Я хочу кое-что сказать. Наедине.
* * *
Когда графиня открыла глаза, она не сразу поняла откуда в комнате это странное свечение. Прежде похожее явление она видела несколько раз, и всегда оно было связано с Сашей и появлением Артемиды. Однако память Елецкой сейчас была так скупа, сама графиня настолько расслаблена, даже обессилена, что ей хотелось просто сидеть в полудреме. В этом затянувшемся умиротворении спокойный голос Геры прозвучал громче громового раската:
— Скажи мне, милая, штука, которая в тебе — это Майкл?
Елена Викторовна вздрогнула, резко поворачивая голову, одновременно поправляя юбку. Увидев богиню, она мгновенно поняла, что перед ней сама Гера. От волнения сердце сначала сжалось, а потом будто вспыхнуло и этот обжигающий жар ударил в лицо, делая его необычно красным.
— Прости!.. — едва справляясь с собой, выговорила графиня. Она понимала, что сейчас
— Не надо извиняться. Дело женское, и я тебя во многом понимаю: женщинам иногда так не хватает чего-нибудь ощутимо-важного внутри, — рассмеялась жена Громовержца и легко, словно невесомая, заняла кресло напротив Елецкой.
— Не знала, что ты… — Елена Викторовна пыталась подобрать слова, пыталась что-то пояснить, но ее мысли лишь метались от жуткого волнения и на ум не приходило ничего такого, чего бы стоило произносить.
— Конечно, ты не знала. Ты не могла ничего знать о моих путях, моих делах и заботах. Это мы, боги знаем многое о людях, которые интересны нам. А еще тех людях, которые нам усердно молятся. Вот, например, я очень многое знаю, о Талии Евстафьевой. Нет на земле женщины, более преданной мне, чем она. И в ответ я во многом помогаю баронессе. Также я очень многое знаю о ее отце, который не так давно покинул тебя. Ведь он неплохой человек. Он тянется к тебе много лет — ты это сама знаешь. Тебе же были приятны его поцелуи сегодня? — богиня отмахнулась от дыма, почти сгоревшей дотла сигареты.
— Прости, Величайшая, я не должна была позволять ему этого. У меня есть Майкл, — произнесла Елена Викторовна сухим, непослушным языком.
Гера хотела было возразить, что у графини Майкла нет, а есть только мысли о нем и некоторые фантазии, которые могут никогда не сбыться. Однако, она не стала слишком уж портить ей настроение и сказала так:
— Не надо извиняться за проявление чувств. Желание между мужчиной и женщиной, страсть между ними — это так естественно и прекрасно. Это угодно богам и самой природе. Я не против, если ты станешь намного теплее с бароном Евстафьевым. Скажу более: это будет полезно для вас двоих. Похоже, тебе самой этого хочется. Разве не его ты представляла в некоторые мгновения, когда ласкала сама себя? Мне показалось, что в твоих мыслях был не только Майкл Милтон. И вытащи наконец из себя эту штучку — она же мешает тебе и нашему разговору, — Гера с насмешкой покосилась на приподнятую юбку, скрывшую дилдо. — Давай, делай! Я отвернусь, чтобы не мучить тебя стыдом.
Супруга Перуна повернула голову в пол-оборота, разглядывая фото Майкла Милтона на экране коммуникатора. В золотистом свете туэрлиновых кристаллов он был в самом деле красив. Красив настолько, что богиня еще раз утвердилась в своем выборе. И все с Майклом было бы очень просто, если бы не Астерий. Вступать с магом в войну, пусть даже очень маленькую, Гере не хотелось, поэтому она думала, как получить свое, при этом ничего не теряя и оставаясь в добрых отношениях с Астерием и, по возможности, с Артемидой.
— Прикури мне сигарету, — сказала богиня, когда Елецкая вернулась к креслу и собиралась на него сесть.
— Сигарету? — графиня с недоумением уставилась на супругу верховного бога: свечение вокруг нее разошлось, и теперь Гера выглядела совсем как земная женщина, если не считать нечеловечески пронзительных глаз и наряда, столь роскошного, что такого, наверное, не имелось даже в гардеробе императрицы.
— Да, сигарету. И подай вино, — богиня кивнула в сторону кофейного столика, где еще стоял кувшин с великолепным красным вином с кипрской винодельни. — Кстати, курить меня научил твой… так сказать, сын. Представь себе, многие тысячи лет я обходилась без этих глупостей, но он у тебя еще тот искуситель. Евклиду Евстафьеву, которого ты обвиняешь в игре в соблазны, до твоего Саши очень далеко. Сколько женщин он обольстил за такое короткое время! Ты, наверное, даже не подозреваешь… — Гера погладила пальцами красивую коробочку «Госпожа Аллои», — не подозреваешь кого ему удалось затянуть в постель! Может быть, я это открою тебе по секрету, — сказала богиня, пока еще не уверенная, что Елецкой стоит сообщать о связи ее сына с императрицей.