Василий Каменский. Проза поэта
Шрифт:
— Будь проклят! Антихрист! Еретик! Диавол! Анафема!
— Ишь воронье раскаркалось, — отвечал Степан, — уж, видно, досадил я вам, большебрюхим, по самое зевло дармоедское.
Попы плевались.
А когда после долгомученской дороги в городах останавливались и по неделе, по две жили, и когда, наконец, весной в Москву приехали, тут было всякое:
Кто ревел, в ноги Степану валился, землю целовал.
Кто ругался, плевался, проклинал, кулаками махал.
Кто детей приносил, благословения ждал, благодарствовал.
Кто
Кто глазел.
Кто прощенья слезно просил.
Кто камни в клетку бросал.
Под Москвой, у городской заставы, шествие остановилось.
Тут много времени стояли.
Царские власти наезжали; хотели допрос чинить, но Степан отказывался отрезно:
— Ответ держать перед голытьбой привык, а перед вами не хочу.
И Фрол отказывался:
— Мы вам ответ на Волге дали.
Пыткой думали взять допрос.
Разины не испугались:
— Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Эшафот приготовили на Красной площади. В воскресный день шестого июня, только как отзвонили после обеден, громовой молнией пронеслась по Москве страшная весть:
— Везут Степана! Везут!
Толпы народищу всякого посыпалось глазеть кто куда и сами не знают. Кучи кинулись за город.
Стрельцы разъезжали по улицам и кнутами наводили порядок.
Из Земского приказа выехала большущая телега с виселицей навстречу Степану.
Народ бросился за телегой.
У городской заставы ждал Корнило Яковлев со стрельцами, а посредине на первой телеге в железной клетке, закованный в толстые цепи, сидел Степан.
За ним на другой телеге сидел Фрол, закованный в кандалы.
Степан весело кланялся народу, бодро покрикивая назад брату:
— Фрол, не тужи. Ишь день какой славный! Весело!
Фрол прищуренно взглянул на солнце и улыбнулся.
— Я не тужу. Мне тепло.
Подъехала большущая телега с виселицей.
Вытащили Степана из клетки, поволокли к виселице.
Стоймя поставили на телегу, к перекладине голову цепью подтянули кверху, чтобы нельзя было опуститься ниже. Ноги привязали к телеге.
У ног его посадили Фрола.
Тронулись в последний путь.
Народ зашумел, загалдел, заревел, заохал, застонал.
Только Степан, залитый солнцем, спокойно и ясно смотрел на народ и на небо своими большими утренними, детскими глазами и светло чуть улыбался думам своим о Волге.
Все было нестерпимо просто вокруг.
Солнце. Тепло. Тихо на небе. Какие-то люди. Телега. Чужие голоса. Перекладина. Неловко голове.
Не то. Не так…
Глаза Степана устремлены в небо: видит он там синедальние Жигулевские горы, и раздольную бирюзовую гладь любимой Волги, и около, по берегам, удалую свою понизовую вольницу, и лебединую стаю расписных стругов на парусах. Слышит он там переливный звон голосов и молодецкие вольные песни.
Большущая телега с виселицей остановилась у Земского приказа.
Народ запрудил улицы и галдел.
Стрельцы размахивали
Снова хотели начать допрос. Не удалось.
Степан и Фрол гордо молчали.
Судья заорал:
— Стенька у нас заговорит!
Почуял это Фрол, припал к Степану и поцеловал братские ноги.
Фрола отдернули.
Степана начали пытать: ему связывали назад руки и поднимали к перекладине, потом скручивали ремнем ноги. Палач садился на ремень. Тело вытягиваюсь, руки выходили из суставов. Другой палач изо всей силы бил по спине ременным кнутом. Кожа вздувалась, лопалась, открывалась язвами.
Сто ударов вогнали в Степана, но ни единого стона не испустил он.
И все стоявшие около дивились много.
Потом связали вместе ноги и руки, продели сквозь них бревно и жгли горящими угольями зад.
Гордо молчал Степан.
Потом по в кровь избитому, обожженному до черноты телу начали водить раскаленным железным прутом.
И это снес молчаливо Степан.
Тогда ему остригли русые кудри и стали на темя лить по капле ледяной воды.
И эту муку стерпел молчаливо Степан.
Тогда с досады, что ли, начали бить палками по его ногам.
И эти страдания молчаливо принял Степан.
Все принял безмятежно, безропотно.
Без единого слова.
Потом сняли обоих братьев Разиных с телеги и поволокли казнить на лобное место.
Сначала патриарший дьяк читал приговор с перечислением содеянных против веры православной, церкви святой преступлений вора-разбойника Стеньки Разина:
— Благословением святыя живоначальныя троицы и повелением святой российской церкви беглый донской казак Степан, сын Тимофеев, Разин объявляется непослушным сыном и отступником церкви.
Сей Стенька Разин воздвиг гонение на церкви Божии, развращал души христианские, призывал к бунту против властей; забвено-бо бысть сим Стенькой Разиным поучение апостола, иже глаголет, яко всяка душа властем предержащим да повинуется, несть бо власть, аще не от бога, сущий же власти от Бога установлены суть, тем же противляяся власти Божию повелению противляется.
Сей богоотступник, Стенька Разин, не убояся Бога, свою руку дерзновенно поднял не токмо на верных слуг царевых, но такожде и на смиренных служителей Божиих, творя великие обиды и расправы иереям и протопопам, священным архимандритам и христовым архиереям, ограбляя и разоряя их мирное житие.
Сей вор и грабитель, Стенька Разин, рукою грешною опустошал святые церкви и монастыри, присвоял себе казну церковную и монастырскую, паче же возмущал монастырских приписных служилых людей и крестьян, дабы чинили сии неповиновение игуменам своим.
Сей отступник и церкви божией поругатель, вор и разбойник Стенька Разин, елика многа поносил честных митрополитов, из них же смиренный митрополит астраханский Иосиф поглумлен бысть и богохульно повешен к великому и неслыханному посрамлению российския церкви.