Васина Поляна
Шрифт:
А старый музыкант не слышал этих слов, он с беспокойством поглядывал в сторону ларька с мандаринами.
Но вот купили этот странный костюм. Полный бумажник денег у старика. Ух, сколько денег!
Старый сразу же к ларьку припустил. Старый, а бегом бежит.
На ларьке три мандаринины осталось.
Музыкант все купил, не торговался даже.
Ленька видел, как старик складывал в сумку хлеб, картошку. Теперь-то он не сомневался, что это тот самый богач, которого заприметил на базаре Алька Кузин.
Старик выбрался с базара и пошел к станции.
Ошалевший от голода Ленька брел за ним как во сне. Жвачка во рту испортилась, тянуться перестала, ломкой сделалась. Обычно такой порции на целый день хватало, а эта сразу сжевалась. Челюсти трещат, а есть еще сильней хочется.
Подошел рабочий поезд, и старый музыкант поднялся в последний вагон. Ленька тоже влез — и поезд тронулся.
Музыкант сел на скамейку. Справа от него примостился базарный парень с бородавкой на носу. Сидит, семечки щелкает.
Ленька слева пристроился. Музыкант нахохлился над своей сумкой. Между ног ее держит. В сумке хлеб и картошка. Мандарины в пиджаке — вон карманы-то оттопырились.
Ленька подвинулся поближе к старику. Тот заглядывал в какой-то блокнот с поперечными линиями. На линиях повисли похожие на головастиков закорючки.
Ленькина рука потянулась к карману, нащупала мандарин…
А с другой стороны из кармана музыканта тянул бумажник парень с бородавкой.
Ленька выдернул мандарин первым.
Музыкант встряхнулся, бородавочный руку отдернул.
Глаза старика казались большими и страшными. Они мертво вцепились в Леньку и не двигались.
Ленька ойкнул и бросил мандарин. Пулей выскочил в тамбур, а сзади орали:
— Держите вора!
Ленька по каким-то шлангам полез на крышу. Вагон сильно качало. Это, наверно, потому, что он последний. Ленька переполз на середину и залег. Внизу грохотало, вверху выл ветер, вокруг кружился лес, а впереди после изгиба показалась Долгая гора, по которой, Ленька это знал, поезда ходили пешком.
Вдруг над вагоном Ленька увидел голову базарного парня.
Тот прицелился в Леньку своей лиловой бородавкой, а его раскрытый рот походил на пушечное дуло.
Чего он орет? Ведь бросил же Ленька мандарин. «Милиция»? Леньку в милицию хочешь? Чтоб потом все говорили маме, что Лосевская порода воровская?
Ну уж фиг тебе, бородавочная пушка! Ты еще Леньки не знаешь. Пусть воровать он не умеет. Но ты на спор подставлял руку под папиросу? Ты ходил в двенадцать ночи по длиннющему темному сараю, где не только кирпичи сушат, но еще и черти водятся? В болоте ты, гад, тонул?
Парень уже взобрался на крышу. Уже руки растопырил.
Расхохотался Ленька:
— Думаешь, поймал? На-ка, выкуси…
И прыгнул вниз. А Долгая гора только начиналась.
…Верблюд,
Ленька открыл глаза. Мандаринов не было. И верблюдов тоже. Был старый музыкант. Он нес Леньку на своих худых длинных руках и улыбался. Очков на нем не стало. И глаза теперь сделались другими — добрыми, жалеющими.
— Отпустите меня, не убегу, — попросил Ленька. — Ногу саднит, и бок… руку ломит — просто спасу нет, и голова трещит.
— Ишь сколько ты заимел, — насмешливо сказал Музыкант, а сам осторожно начал ощупывать Леньку. Он ощупывал и приговаривал:
— До старости лет дожил Яков Матвеевич, сроду из трамвая не выпрыгивал, а тут с поезда на полном ходу сиганул.
— Если б не Долгая гора, вы бы меня не поймали, — сказал Ленька и ойкнул — руки Музыканта коснулись плеча.
— «Долгая гора», «Долгая гора»… Вытяни руку, вытяни, я тебе сказал… Посмотрим, как ты на седьмом десятке прыгать будешь… Оп! — старик неожиданно дернул Леньку за руку.
— У-у, — сквозь слезы прогудел Ленька.
— Вывих у тебя был, летун-прыгун. Ходил бы вот кособоким всю жизнь, на весь белый свет обижался. На-ка мандаринку, попробуй. Лучше всякого лекарства.
Ленькина душа сопротивлялась, но зубы сами впились в плачущую дольку. И все-таки он сказал:
— А сами-то — ешьте!
— Давай, давай, — подбодрил старик. — У меня еще две штуки есть. Для внучки. Тебя как зовут?
— Ленька я. Лосев.
Ленька давно понял, что старик музыкант не собирается вести его в милицию, что он добрый, и выпалил:
— Дядь, а можно я кусочек фруктовины домой снесу. Братишка у меня младший есть и друзья. Пусть понюхают. И Доходу обязательно на зуб попробовать надо, а то он помрет до картошки.
— Ты можешь идти? — спросил старик.
Ленька поднялся.
…Они долго брели вдоль железной дороги по узкой, хрустящей под ногами тропинке. Наконец вышли к станции Черновка, откуда выехали сегодня днем. А сейчас уже наступал вечер. Но июньский день не хотел сдаваться, цеплялся за подкрашенный розовым цветом горизонт.
Отсюда, от станции, был виден базар, где все еще толкались люди. Их даже вроде бы прибавилось.
Между станцией и базаром около телеграфного столба стоял народ.
Музыкант прошел было мимо, но Ленька вдруг увидел среди шумливых баб Сурка и Меченого. Ленька подошел ближе и обмер: к столбу был привязан Алька Кузин. У его ног валялась картофельная ботва. Алькина голова безвольно повисла, из разбитого носа и губ текла кровь и румянила зеленую картофельную ботву.
Ленька бросился к Альке. Больной рукой, зубами стал рвать веревку.