Васюган — река удачи
Шрифт:
Насадил на черенки вилы.
Тракторы с волокушами живо подбирают кошенину, теснят ее в плотные копны. Стогометатель, раскрыв широкую пасть, сжимает их крепкими челюстями, подвозит на видное место, где мы готовы поставить первый основательный стог.
Южный порывистый, но теплый ветер косматит сено, наши волосы. Он, наверно, разделяет радость покосников. Суетится вместе с ними возле основания стога. Подталкивает работников в спину, всячески поторапливает, словно мы без него не знаем цену каждой минуте.
Тракторы — «Владимирцы» Касена Отарбаева и Толи Пилипенко шально носятся по лугу, слизывая волокушами валок
— В моем стаде коровенка ходила дряхленькая. Молока не давала, а блудня была страшная. Могла среди ночи все стадо черт знает куда увести. Кнутом и дерзкими словами воспитывал — не помогало. Думал: тебя — бойня исправит. Однажды взял грех на душу, нарочно ее в ил загнал — утонула по брюхо. Прибежал к председателю— выручайте, чэпэ случилось. Вытащили с трудом еле живую. Поневоле забить пришлось. Мясо такое жесткое оказалось, будто жилы у коровенки из капроновых лесок…
Ясным оком выглянуло из-за облака солнышко, ласково оглядело наш широкопузый стог-первенец. Вблизи он казался несуразным. Мы долго очесывали его бока, бодали головой стогомета, придавая надлежащую форму. Отошли в сторону, поглядели — вроде бы ничего, похож на тяжелый шлем Ильи Муромца. Под трудовой запал поставили еще два стога. И сразу стало ясно, чего недоставало зеленому пейзажу необозримого луга. Он терпеливо ждал завершения широкого полотна, но был рад и первым уверенным мазкам, нанесенным нами неподалеку от лагеря.
К концу страды этих мазков появится множество. Шестьсот двадцать две тонны одноцветной краски разольется но лугам большими каплями стогов. Впечатляющая картина труда нефтяников Васюганья будет передана в дар подшефному совхозу.
После жаркой бани на берегу протоки у костра проводил я в отряде вечер поэзии. Вернее, это была уже ночь поэзии: маленькая стрелка на циферблате подкрадывалась к первому часу. Читал Есенина.
…Эх, вы сан»! Что за сами! Звоны мерзлые осип. У меня отец — крестьянин, Ну, а я — крестьянский сын.Мы все в эту белую северную ночь были сегодня крестьянскими детьми. Из крепкого рода широкой вольной земли, вот этого притихшего луга, струистой протоки Муч, всего, что зовется чистым напевным словом — природа.
Актированный день
Васюганская зима на постой определилась рано. С приходом октября застонали над землей жгучие ветры. Грузные тучи тушили звезды, отторгали планету людей от ледяной выси. Северян угнетало, но не пугало затяжное ненастье. Не приводила в отчаянье близость долгой зимы. Все было привычное, преодолимое, подчиненное незыблемым законам труда и человеческого терпения.
От вахтового поселка на все четыре стороны света лежали не усмиренные веками болота. Великие пустынные пространства беспрепятственно раскатились по мелколесью, среди кустарниковых полос
Люди бросили Васюганью дерзкий вызов. Посягнули на его извечное спокойствие. Наступать нефтяникам было куда. Отступать не предусматривалось бурным временем и упрямыми делами людей. По воле судьбы сокрытая под трясинами нефть диктовала только бой — великий, неотступный, долгий.
Болота являлись свидетелями человеческой неустрашимости и упорства. В необозримых мшистых пустынях дороги служили кровеносными сосудами, питающими огромное живое тело ударной стройки. Истерзанные техникой летники, вожделенные зимники, рукотворные бетонки смело вторглись в пределы болот. Протянулись к месторождениям, буровым вышкам, скважинам. Здесь было наведено множество воздушных мостов. Сновали по ним крылатые и винтокрылые машины, совершая привычный небесно-земной круговорот.
Люди ждали нашествия зимы, морозов. На главных базах Большой земли скапливались для северян горы неотложных грузов. Огромный поток машин должен был хлынуть после крепкой проморозки зимников.
Нарушая календарный устав, забесновался ранний снег. Завыли в луженые глотки ветры. Будто в обморочном состоянии пребывала напуганная природа.
Никто не знал, по какой раскладке заварит кашу новая зима. Прежние были теплые — сиротские — с частыми оттепелями и тиховейными ветрами. Кое-где оголенные трубы теплотрассы, опоясывающие вахтовый поселок, вызывающе поблескивали черными боками. На трубы садились погреться суетливые вороны. Блаженно растягивались на изолировочной ленте раскормленные собаки. Поселковая котельная весело дымила высокими трубами.
Было издано предписание утеплить надземные трубы, опоясать теплотрассу кожухом. Мистическая вера в полосу маломорозных зим притупила бдительность. Кто мог предположить, что новый декабрь крепко ударит по губительным просчетам, создаст аварийную ситуацию. За нее расхлебывались страхом, бессонными ночами тревог, нервозностью обстановки, размороженными батареями и трубами, холодрыгой в общежитиях и столовых.
В жесткий плен мороза взято все: крутоспинные ангарные склады, ровные бруски деревянных общежитий, омертвелые опоры и вся земля, рискнувшая выдержать ярый натиск лютого декабря.
Не сном — оцепенением веет от леса, вмороженного в гранитную землю. Лес избежал корчевки. Не лег в крутые завалы от бульдозерной силушки. Нынче продолжительные ветры-листобои начисто стерли с берез и осин все мазки. Глядя на оголенные деревья, теряешь всякую веру в могущество новой весны. Способна ли она воззвать к жизни эти хрупкие скелеты?
Родька Карнаухов не бросил сегодня родственного взгляда на заснеженные купола кедров и сосен. Насупленно смотрел под ноги. Пимы плющили изморозный налет на дороге, исходя назойливым скрипом. Он спал в одежде, в полушубке. Но все равно не согревали ни бойкая кровь молодости, ни общежитское одеяло, которым закутывал ноги, ни овчина. Чтобы полушубок не сползал, не падал на пол, Родька сначала привязывал его к одеялу. Вскоре от такого варианта пришлось отказаться: без полезной службы оставались рукава. Пришлось просто-напросто влезть в полушубок, укутать ноги одеялом и тонуть в омуте сна. Омут был неглубоким. Приходилось часто просыпаться от холода, ворочаться, бегать в туалет. За окном комнаты таилась ледяная ночь, напуская на парня совсем не сказочные ледяные сны.