Васюган — река удачи
Шрифт:
Нерастворимым осадком в душе оставалось давнишнее знакомство с тренером-каратистом. Не покидала мысль, что судьба когда-нибудь сведет их вновь не на узенькой — на широкой дороге жизни, куда Карнаухов вышел благодаря силе воли, житейскому прозрению.
Их пути пересеклись на васюганекой земле.
Не вдруг узнал Родион давнишнего знакомца. Тюрьма проиграла по нему железным смычком печальный мотив. Годы вкривь и вкось исхлестали лицо, шею резко обозначенными морщинами. Потушенный взгляд теперь не примагничивающих глаз делал выражение лица грустным и от всего отрешенным. Он прилетел
Дядя Саша сразу узнал бывшего ученика. Злобно скривил губы. Во рту теперь сверкнуло не золото — блеснула сталь вставных зубов. Просипел в лицо Родиона:
— Давно в сыщики записался?
— Развяжи рюкзак для проверки, — хладнокровно произнес Карнаухов, словно ни к нему был обращен обидный вопрос.
— Развязывай сам…. По твоей милости я лишних два года отбухал. Взыщу с тебя за уворованную свободу.
Родион проверял содержимое рюкзака. Резиновые сапоги. Свитер. Байковые портянки. Электробритва. Детективный роман. Магнитофон.
— Что, дядя Саша, после каратэ на музыку потянуло? Высоцкий, поди, в записях?
— Голубь мира поет, воркует.
Карнаухов нажал на кнопку включения. Магнитофон молчал — кассета даже не шевельнулась.
— Да он неисправный. Кореши обещали починить здесь.
Встряхнув магнитофон, Родион услышал бульканье.
— В нем детали в жидком состоянии? По какой схеме собраны?
— Попробуй только вылей, — с хрипом пригрозил вахтовик.
Открыв крышку, члены оперативного отряда увидели вставленную в нутро магнитофона аккуратную каин-строчку, спаянную из нержавеющей стали.
— Выливай сам.
— Еще срок отсижу — не совершу такое злодеяние.
«Не вытерпел дурак, чеколдыкнул дорогой. Вот и сгубила жадность фраера, — терзал себя мужик. — Будь канистра полненька, не булькнул бы спирт, не выдал».
На землю потекла тугая струя.
Глядя на нее со стороны, хозяин магнитофона твердо порешил расправиться в скором времени с Карнауховым.
Огромным удавом ползет к котельной плеть сваренных труб: они уже откипели в огненных котлах электросварки. До позднего вечера вспыхивали над траншеей, земляным валом дивные сполохи. Родион подменял уставших сварщиков, давал им возможность поспать.
Мороз не ослабевал. Карнаухов спешил к своему временному пристанищу. Общежития, мимо которых он проходил, казались ему бесприютными айсбергами, занесенными течением в васюганские широты. Ночь давно зажгла сигнальные огни Вселенной.
Улетучилось, растворилось болезненное состояние. Парень радовался, что и на этот раз пересилил, оборол нежданно пришедший грипп. Может, он отступил, затих на время? Навалится ночью на спящего, свяжет по рукам и ногам.
Операторы в комнате спали. Дым от вонючих дешевых сигарет не улетучился. Пришлось открыть настежь дверь. После улицы, адского мороза тепло расслабило тело. Постель желанно приняла уставшего человека, по ночь не насылала на него сон.
Теснились в голове разрозненные воспоминания. Прорисовывались
Много больших и малых обид перегорело в душе Родиона за его двадцатисемилетнюю жизнь. И унижали. И обижали. Обманывали и обворовывали. Исчезала из кармана последняя пятерка. Но не исчезала из человека вера, что честных и добрых людей все же больше.
Он знал: сила рук будет его союзницей в жизни. Накапливал ее в себе, как накапливает влагу весенний снег.
С дядей Сашей встреча произошла за ремонтными мастерскими.
Волосы у него уже не кучерявились, свисали нечесаными космами. Смуглое когда-то лицо почернело, покрылось крупными угрями. Подошел вразвалочку с растопыренными для драки руками. Родион напряг мышцы, стал в боксерскую позу. Годы, спорт, работа сделали его крепким удальцом. Он полыхал силой. Не мог не усмотреть ее в сбитом, рослом парне бывший рецидивист. Карнаухов видел, как неуверенно, робко подходил он к нему. Остановился в метре, оценивающе посмотрел на молодого вахтовика. Неужели он ощупывал когда-то его слабые ключицы и ребра, сжимал мягкие шейные позвонки. Сейчас этот малый может сам так нажать на позвонки — шея захрустит.
— Давай сперва объяснимся, — явно тушуясь, начал дядя Саша. — Ты зачем меня выдал?
— Не хотел из-за такого подонка, как ты, в колонию попадать. Ограбил женщину. Кольца, серьги прихватил.
— Не вспоминай про дело. Что схлопотал за него — все мое было. Жил и буду жить не по библейской истине. У меня своя библия. Свой устав: рука берущего да не оскудеет. Рука дающего нынче скупа. А мне крохи денежные не нужны.
— Ты врал нам про секретный спортклуб. Школой воров — вот как надо было окрестить твое логово. Трое в колонию угодили из-за тебя. Твердил нам: кара-тэ, кара-тэ. Кара — ты. Каратист-садист. Вот кто.
— Хочешь, я тебе всего лишь одним пальцем кишки выпущу.
— Подходи! Жду! Поглядим: перешибет ли твоя плеть мой обух. — Показал крупный литой кулак.
— Зачем мой спирт вылил?
— Так ударная стройка распорядилась.
Мужик чуял нутром: начинать драку рискованно. Тюрьма, прошедшие годы, убавили в нем силенку и ранешний пыл. «Этот комсомольчик, — думал он, — так изметелит, что угри повыскакивают». Однако посчитал нужным вновь припугнуть парня:
— Ну что ж, ударник труда, ходи пока живой. Разрешаю.
— И ты ходи… пока земля носит…
Ворочается в постели Родион, вздыхает, вытирает полотенцем потный лоб. Вновь из глубины тела выплыл грипп, начинает с лежащим расправляться. Пляшет перед глазами, булькает металл. Искры мельтешат над глазницами, улетают к темному потолку комнаты. Значит, работа, мороз не отсекли болезнь — приглушили ее.
Надо думать о чем-то хорошем. Не заводить мысли в глухие тупики. В городе Стрежевом жена, пятилетний сын Лешка: лучше этих светлых дум жизнь не изобретет. Отец представил тугое, белое пузцо мальчонки. Захотелось домой. Там напоили бы его сейчас крепким чаем с малиновым вареньем. Остудили лоб нежной ладонью.