Васюган — река удачи
Шрифт:
К углу был прислонен брезентовый, набитый сырыми опилками макет рослого человека.
Безустальный тренер изнурял ребят многочасовыми тренировками. Рассевшись на скамейки, каратисты колотили об их грани торцами ладоней. Колотили до онемения рук, до синяков на мякоти.
Родиона, других ребят сразу стал тревожить вопрос: почему дядя Саша делает тайну из их спортклуба. О какой секретной программе подготовки говорит? В школах такие отличные спортивные залы, а тут приходится по-кротовьи спускаться под старый, предназначенный на снос дом, барахтаться на противных вонючих матрасах.
Несколько раз тренер водил свою небольшую паству на кинофильм «Спартак». Просил обратить особое внимание на тренировки
— Они умели любить свободу. Я вас тоже научу любить свободу и… силу.
Фиксатый тренер крошил своей поистине гранитной рукой кирпичи, паркетную плитку. Отсекал у бутылок горлышки. Ребята пребывали под гипнозом его силы, всесокрушающих рук.
— Хотите ходить по жизни козырем — потейте тут. Ваши руки должны быть крепче хоккейных клюшек.
— Вы куда нас готовите? — спросил как-то Родион.
— Заткнись! И не задавай глупых вопросов! — Из-под заячьей губы тренера сверкнула золотая молния.
— Где шляешься? — набрасывалась тетка, когда племянник, обессиленный от тренировки, поздно вечером являлся домой.
— В школьном спортзале… к соревнованиям готовимся.
— Снег кто расчистит?
— Я утречком.
— То-то: утречком. Совсем от дома, от рук моих отбился.
Все противнее становилось Родьке подвальное логовище каратистов. Тренер распределил ребят попарно, заставлял вступать друг с другом почти в настоящую драку. Шли в дело кулаки, локти, колени, голова — ею приходилось бить напарника в подбородок. Вступали в схватку ногами без помощи рук и руками без помощи ног. Синяков, ссадин, царапин на Родькином теле было меньше, чем у других, но все же гладиаторская выучка злила, угнетала, унижала, настораживала. Раздумывал: «Тренер-ловкач заманил нас в ловушку. Подозрительный. Носит тетке какие-то вещи. Пугает: не явится кто на тренировку — башку с плеч».
Темным вечером, когда сыпался нудный снежок-бусенец, заявился к тетке дядя Саша. Пошептался о чем-то с ней.
— Попей чайку, — предложила хозяйка.
— Некогда, моя хорошая. Академик дома?
— Уроки учит.
— Родьк, а Родьк? К тебе пришли.
Вышел из-за перегородки, мельком взглянул на гостя. Он сейчас показался ему страшноватым, с какой-то большой, недоброй тайной на лице.
— Родион, помощь твоя нужна.
Ехали на «Жигулях» по темным, кривым улочкам.
— Куда мы, дядя Саша?
— На кудыкины горы, где живут воры. Не бойся.
К сестре заеду деньжат занять. Она мне дверь не открывает, боится. Сидел в тюрьме, ну и что? Разве можно теперь за родственника не считать? Подъедем. Взойдем на крыльцо. Постучим. Спросит: «Кто?». Ответишь: «Тетя Даша, вам записка от брата». Откроет. Я в дверь. Возможно, даст взаймы. Она сегодня три тыщи с книжки сняла. Шубу дорогую покупать хочет.
Подождет. Мне на «Волгу» монет не хватает. «Жигуленок» стар. Мотор плохо тянет. Машину добрую предлагают. А то утечет «Волга» и не догонишь. Пока с сестрой буду переговоры вести — стой на крыльце, смотри в оба… Так. На всякий случаи. Возьму в долг, тебе перепадет на гостинцы. Растрясется сегодня сестра-куркульша… ишь, в мехах ходить захотела…
Тренер был болтлив, весел. От него разило вином.
Подъехали к большой добротной избе. Минуты три не выходили из машины. Вокруг теплого машинного мирка выл и гудел сырой, пронизывающий ветер. На лобовое стекло сыпался липкий снег.
Свет в машине выключен. Паренек не заметил, когда тренер успел надеть вместо вязаной шапочки шляпу, напялить темные очки и приклеить пышные усы, прикрывающие раздвоенную верхнюю губу.
На Родьку глядел совсем другой человек. Скорое превращение дяди Саши в кого-то иного, незнакомого, страшного, загадочного, заставило паренька вздрогнуть.
— Не трусь, герой! — успокоил тренер незнакомым
— Дядя Саша, я чего-то боюсь…
Потом все было для Родьки как в страшном, неотвязном сне. Стук в дверь. Бряканье открываемой щеколды. Тихий, резкий прием, проделанный сильным мужчиной над обезумевшей моложавой женщиной.
Парень лихорадочно дрожал на крыльце. Озирался по сторонам. Пытался убежать — ноги не повиновались.
Машина была предусмотрительно развернута в сторону, откуда пришла. Родьку поразило хладнокровие дяди Саши, когда он, снова в спортивной шапочке, без усов и очков крутил оплетенную голубым шнуром баранку.
— Вот и все… раскошелилась сестрица — отвалила деньжат. Ишь, крик хотела поднять в сенях. Пришлось стукнуть по сонной артерии. Держи! Тебе на мороженое.
Широкая зеленая бумажка сама залетела пареньку в руку.
«Вот тебе и кара-тэ! — терзался в тяжелых раздумьях Родька, лежа за перегородкой на узкой железной кровати. — Ведь я теперь соучастник грабежа. Влип в историю по дурости и доверчивости».
Ждал каждую минуту — нагрянет милиция. Начнутся расспросы. Тренер припугнул напоследок: «Вякнешь кому про дело — кишки вон. «Пытать будут — молчи».
Нет мамы — все рассказал бы ей, излил душу.
Храпит тетка. Беснуется за окнами ветер. Родя протягивает к столику руку. Берет из стопки учебников верхний. Физика. В ней среди страниц хранится злосчастная пятидесятирублевка. Никогда не было у паренька столько денег. «Эх, дядя Саша, навьючил ты на меня страшную муку. Муторно на душе».
Около месяца не было занятий в спортклубе. Тренер распустил ребят на отдых. А когда в назначенный срок явились на тренировку — того дома с глубоким, сырым подвалом не существовало. Два бульдозера ровняли площадку, перемещая груды битых кирпичей, сломанных рам и кусков бетонного фундамента. В стороне валялась погнутая штанга. Из кучи мусора, словно моля о спасении, торчала изуродованная рука макета: из большой дыры виднелись опилки, и в них купался воробей.
— Разорили наше гнездышко, — вздохнул тренер. — Ничего, новое совьем.
Но свить его не пришлось. На барахолке «застукали» тетку с крадеными вещами. Потянулась ниточка с клубочка. Добрались и до тренера. Ученики-каратисты участвовали в кражах. Сбивали с голов меховые шапки. Опустошали карманы прохожих. В ход пускались приемы, переданные кучерявым учителем. О набеге на «сестреницу» дяди Саши в деле не упоминалось. Но Родька после долгих сомнений и долгой борьбы самого с собой повинился и рассказал все на допросе. Он так и не израсходовал зеленую кредитку. Перекладывал из одного учебника в другой и всегда на пятидесятую страницу. Оставался в избе один, доставал полусотенную. Внимательно рассматривал на свет матовый профиль Ильича. Удивлялся тому искусству, с каким ухитрились люди скрыть в глубине белой полоски портрет вождя. И хотя великий человек смотрел в сторону, не в глаза Родьке Карнаухову, он стыдил, осуждал, клеймил его позором. Мучительно было выдерживать такой всеосуждающий взгляд. Обманутый тренером, парень мог бы найти оправдание, но не искал его. Ни в ремесленном училище, ни на гидроузле он не раскрывал никому печальную тайну. С той поры Карнаухов никогда не рассматривал на свет крупные деньги. Через его руки прошли тысячи — честные, трудовые, добытые потом и мозолями. Дядя Саша показал черную изнанку денег, дружбы и спорта. Позже все — и деньги, и дружба, и спорт — обернулись настоящей, чистой стороной. Родька стал заниматься боксом и тяжелой атлетикой. Накапливал силу в светлых, просторных спортзалах. На беговых дорожках стадионов.