Ватага 'Семь ветров'
Шрифт:
Ведь история - это прошлые, прошедшие события, а произошли они день назад, или тридцать пять лет назад, или сто тридцать пять - какая разница? Всё в прошлом!
Леня так был погружен в свое, что не слышал, как Костя Костромин, безбожно торгуясь и стараясь не обиде гь Елену Васильевну, уговаривал ее отдать им этот урок.
"А мы за это, - говорил Костя, - мы всю вашу литературу наизусть выучим!"
– Мою?
– улыбнулась Каштанова и позвала: - Леня! Лапшин! Иди продолжай!
– И она села за парту рядом с Клавой Керундой.
"В
Месяцем раньше Леня ни за что не пошел бы - обиделся бы, да еще взвинтил бы себя, довел бы дело до скандала - это он умел, как и все семьветровские.
Но месяцем раньше его рассказ был бы его личным делом и вызывал бы одну реакцию: "Вот Лапшин, все знает!"
А теперь всем было важно и интересно то, что он рассказывает, Леня чувствовал это, у него был уже небольшой опыт доверия к ребятам. Раньше, рассказывая, он всегда отстаивал себя и свое право на рассказ; теперь воинственность эта была ни к чему - и Леня без спора, легко подавив обиду, вышел к доске.
– Значит, Манштейн рвется к Сталинграду, ему уже рукой подать... Как остановить его?
– Леня отошел от доски.
– Здесь Василевский был представителем Ставки... Он еще двенадцатого декабря, когда Манштейн только пошел, он первый понял, что дело плохо, что удара такой силы не сдержать... Василевский звонит в Ставку: давайте выставим заслон, срочно бросим на Мышкову армию Малиновского!
А ведь армия-то для другого была предназначена! Жалко ее в эту операцию вводить! Вот в Ставке и думали... А Малиновский пишет в своих воспоминаниях, что он всю ночь на тринадцатое не спал: что решит Ставка? Вот представляете? Он, может быть, один знал, какая беда ползет - не ползет, скачет! Вот он не спит, ждет решения: послушаются его или не послушаются?
– Ну и что?
– спросил Саша Медведев.
– Не тяни!
– А я не тяну. Утром сообщили: армию Малиновского двинуть против Манштейна, направление удара - Громославка... Вот как две стрелы в одно яблоко: Манштейн на Громославку с юга, Малиновский с севера - кто быстрее дойдет?
– А если бы по-другому решили?
– спросил Паша.
– Тогда... Тогда вполне возможно, что Паулюса вырвали бы из окружения и Василевский был бы еще и виноват.
Ведь он перед Ставкой отвечал...
Класс загудел. Всем показалось несправедливым: как же виноват, если предупреждал! Если говорил!
– Мало ли что говорил, - с оттенком презрения к этим штатским людям ответил Леня Лапшин.
– На войне по результатам судят, там разговоры не в счет. Ты не говори, ты побеждай!
Леня собрался с мыслями и продолжал рассказ.
Двести километров шли по талому снегу, по пустой степи, без передышки и обогрева передовые части Малиновского, и в то же самое время рвался к Мышковой
И вот Манштейн, собрав все силы, вышел к Мышковой...
Но на шесть часов раньше вышли на Мышкову части Малиновского!
И пошли бои на Мышковой - за Громославку, за Васильевку, за каждый метр на северном берегу реки...
Леня замолчал и подумал: "Вот мы здесь сидим сейчас... А где бы мы были и что бы с нами было, если бы не успели наши на Мышкову? Если бы сдалась речка Мышкова?"
Позже Каштанова рассказывала мужу о ее странном уроке.
– Надо было тебе поправить немножко Леню, - сказал Каштанов.
– Так вопрос ставить нельзя: если бы проиграли на Мышковой, то... Это исторически неверно.
– Исторически, может, неверно, - согласилась Каштанова, - а по-человечески я Леню понимаю... Если бы каждый солдат, погибая, не думал, что в этом бою решается вся судьба войны, то как же шел бы он на смерть?
24 декабря 1942 года армия Малиновского, выдержав удар на Мышковой, перешла в наступление, 25-го к вечеру наши были на Аксае. 27 декабря корпус Ротмистрова завязал бой за Котельниково, откуда Манштейн начал свой поход, и 29-го оно пало. Малиновский перенес свой штаб в Громославку.
Что же касается Лени Лапшина, то он пережил сражение на Мышковой и как солдат, и как полководец, и как историк, и не мог он жить дальше так, как жил. Что-то он должен был сделать, именно сделать. Совесть его мучила так, словно он убежал с кровавого сражения на Мышковой.
Что с того, что он в то время еще не родился? Не был же он на Мышковой, это факт: не был! Как дезертир, выходит, он! И Леня почувствовал, что он не сможет жить, если немедленно, сейчас же, неизвестно каким образом не окажется он в Громославке. Ну, тех людей и тех боев уже нет.
Но Громославка - есть же она сейчас! Там его место!
"Увидеть своими глазами, иначе предательство какое-то получается", думал Леня.
– Руки-ноги дрожат, - говорил он Косте.
– Сейчас подняться и поехать...
– А ты поезжай, - сказал Костя.
– Я бы сразу поехал на твоем месте. Я, если хочется... Я - всё!
– А деньги?
– Достанем, - сказал Костя.
– Хочешь ехать?
– Вот позарез!
– сказал Леня, сам удивляясь тому, что он открывается перед кем-то в классе. И вообще перед чужим человеком!
Денег у Кости не было, и продать было нечего. Отец обещал купить плащ, но не возьмешь сейчас под плащ этот и вместо плаща? Слишком много разговоров... И никогда не брал он деньги у отца, если не давали ему, и никогда не просил.
А нужно достать сегодня, сейчас, это Костя понимал.
– Ты вот что, - сказал он Лене.
– Ты сиди дома и жди. У меня мысль есть.
У единственного человека в классе всегда были деньгиу Романа Багаева. К нему и направился Костя. Пусть разменяет СБОЮ сотенную бумажку, ничего с ним не случится!