Вавилон. Сокрытая история
Шрифт:
Они заметили, что Ибрагим часто что-то записывает в блокнот в кожаной обложке.
– Это хроника, – ответил он, когда ему задали вопрос. – Того, что происходит в башне. Все, о чем мы тут говорим. Все наши решения. Все идеи. Хотите что-то добавить?
– Как соавторы? – уточнил Робин.
– Я возьму у вас интервью. Расскажите, о чем вы думаете. А я запишу.
– Может, завтра.
Робин очень устал, и по какой-то причине страницы с буквами внушали ему страх.
– Я лишь хочу ничего не упустить, – сказал
– Ты считаешь, что мы проиграем, – перебила его Виктуар.
– Я считаю, что никто не знает, чем все закончится, – ответил Ибрагим. – Но я знаю, что о нас скажут, если все закончится плохо. Когда в Париже студенты погибли на баррикадах, все называли их героями. Но если мы здесь умрем, никто не назовет нас мучениками. И я лишь хочу оставить о нас какие-то записи, чтобы нас не выставляли злодеями. – Ибрагим взглянул на Робина. – Но тебе это не нравится, да?
Робин быстро расслабил лицо. Видимо, его выдал сердитый взгляд.
– Я этого не говорил.
– Но выглядел возмущенным.
– Прости, я просто… – Робин не понимал, почему ему так трудно подобрать слова. – Наверное, мне не нравится думать о нас в прошедшем времени, ведь мы еще не добились ничего в настоящем.
– Мы добились, – возразил Ибрагим. – Мы уже вошли в историю, как злодеи или как герои – не важно. А это – наша возможность вмешаться в записи на страницах истории.
– И что там будет? – поинтересовалась Виктуар. – Широкие мазки или личные размышления?
– Все, что пожелаете. Даже что ты обычно ешь на завтрак. Чем любишь заниматься в свободное время. Но больше всего, конечно, мне интересно, как мы все здесь оказались.
– Видимо, ты хочешь узнать про «Гермес», – предположил Робин.
– Я хочу знать все, о чем вы готовы рассказать.
Робин ощутил тяжесть в груди. Ему хотелось все рассказать, сохранить на бумаге, но слова застревали в горле. Он не знал, как объяснить, что дело не в записях как таковых, а в том, что этого мало, это слишком незначительное вмешательство в исторические хроники и потому бесполезное.
Нужно было сказать так много всего. Робин не знал, с чего начать. Он никогда прежде не думал о том, что они оказались в лакуне исторических хроник и борются, в сущности, с постоянным очернением своих народов. Теперь, когда он задумался, эта пропасть выглядела непреодолимой. Слишком мало записей. Общество Гермеса не вело хроник. «Гермес» действовал по всем правилам подпольного общества, стирая собственную историю, даже когда менял историю Британии. Никто не отмечал их достижения. Никто даже не знал, кто они.
Робин размышлял о Старой библиотеке, разрушенной и разграбленной, об огромном количестве исследований, которые теперь навсегда будут заперты и спрятаны. Размышлял о том конверте, сгоревшем дотла, о десятках союзников «Гермеса», с которыми так и не получится связаться, и они могут никогда и не узнать, что случилось. Размышлял о тех годах, которые Гриффин провел за границей, борясь с
– Меня это пугает, – сказал он. – Не хочу, чтобы от нас осталось только то, что мы здесь сделали.
Ибрагим указал на свой блокнот.
– Тогда стоит кое-что записать.
– Хорошая мысль. – Виктуар села. – Я участвую. Задавай вопросы. Посмотрим, сможем ли мы изменить мнение будущих историков.
– А может, нас запомнят как оксфордских мучеников, – сказал Ибрагим. – И даже поставят памятник.
– Оксфордских мучеников пытали за ересь и сожгли на костре [121] , – сказал Робин.
121
Оксфордские мученики – протестанты, которых в 1555 году осудили за ересь и сожгли на костре в период преследования протестантов во время правления королевы Марии.
– Да? – сверкнул глазами Ибрагим. – А разве Оксфорд сейчас не англиканский университет?
Позже Робин задумался, не охватило ли их в тот вечер общее чувство обреченности, как у сидящих в окопах солдат на войне. Ведь на улицах шла настоящая война. Вестминстерский мост пока еще не обрушился, но аварии продолжались, а дефицит товаров увеличивался. Терпение Лондона было на исходе. Общественность требовала возмездия, требовала действий в той или иной форме. И поскольку парламент не желал голосовать против вторжения в Китай, усилилось давление на армию.
Как оказалось, гвардия получила приказ не трогать саму башню, но при первой же возможности целиться в ее обитателей. Когда встречу с Эйбелом Гудфеллоу прервали выстрелы, Робин перестал выходить на улицу. Однажды рядом с головой Виктуар разлетелось окно, когда она искала книгу на полках. Переводчики тут же упали на пол и на четвереньках поползли в подвал, где их со всех сторон защищали стены. Позже они нашли пулю, застрявшую в полке прямо над тем местом, где стояла Виктуар.
– Как такое возможно? – поразилась профессор Крафт. – Эти окна нельзя разбить. А через стены нельзя проникнуть.
Сгорая от любопытства, Робин осмотрел пулю. Она была толстой, скрюченной и неестественно холодной на ощупь. Он поднес ее к свету и увидел у основания полоску серебра.
– Видимо, профессор Плейфер все-таки что-то придумал.
Ставки поднялись. Вавилон перестал быть неприступным. Теперь это была не забастовка, а осада. Если солдаты, вооруженные изобретениями профессора Плейфера, прорвутся за баррикады к двери, забастовка на этом закончится. В первый же вечер в башне профессор Крафт и профессор Чакраварти изменили охранную систему, созданную профессором Плейфером, но даже они признавали, что им далеко до профессора Плейфера, и теперь не были уверены, что оборона выстоит.