Вавилон. Сокрытая история
Шрифт:
– Третий курс! – вскричал Вималь и помахал рукой. – Почему вы так задержались?
– Были в колледже, – ответил Рами. – Мы не знали, что у вас частная вечеринка.
– Тебе следовало их пригласить, – сказала темноволосая немка, которую вроде бы звали Минна, насколько помнил Робин. Говоря это, она протанцевала на месте, мотнув головой влево. – Как жестоко с твоей стороны отпустить их на этот ужасный бал.
– Нельзя оценить рай, пока не побываешь в аду, – заметил Вималь. – Откровение. Или Евангелие от Марка. Что-то в этом роде.
– Такого нет в Библии, – заявила Минна.
– Ну и ладно, –
– Как жестоко с твоей стороны, – сказала Летти.
– Поторопитесь, – бросил Вималь через плечо. – Принесите девушкам вина.
Бокалы перешли по кругу, разлили портвейн. Вскоре Робин уже порядочно набрался, голова слегка кружилась, ноги стали ватными. Он прислонился к шкафу, запыхавшись после вальса с Виктуар, и наслаждался чудесным зрелищем. Вималь забрался на стол и энергично отплясывал джигу с Минной. За противоположным столом Мэтью Хаундслоу, победитель прошлогоднего конкурса в аспирантуру, гравировал на серебряной пластине словесную пару, которая вызывала розовые и алые светящиеся сферы, скачущие по залу.
– Ибашо, – произнесла Илзе Дэдзима.
Робин повернулся к ней. Она никогда прежде с ним не заговаривала, он не был уверен, что она обращается к нему. Но больше поблизости никого не было.
– Прошу прощения?
– Ибашо, – повторила она, качнувшись. Она взмахнула руками перед собой, словно танцуя или дирижируя оркестром. Робин не понимал, откуда доносится музыка. – На английский это трудно перевести. Это означает некое место, где чувствуешь себя как дома, можешь быть самим собой.
Она написала в воздухе иероглифы ???, Робин знал их эквивалент в китайском. Жилье. Место.
В последующие месяцы, вспоминая эту ночь, он мог ухватиться лишь за горстку четких воспоминаний: после трех бокалов портвейна все превратилось в приятный туман. Он смутно помнил, как танцевал под неистовую кельтскую мелодию на сдвинутых вместе столах, потом играл в языковую головоломку, включающую много воплей и быстрых рифм, и смеялся так, что заболели бока. Он вспомнил, как Рами сидел с Виктуар в углу и дурачился, пародируя профессоров, пока у нее не высохли слезы, а потом они оба хохотали до слез.
– Я презираю женщин, – произнес Рами суровым монотонным голосом профессора Крафт. – Они взбалмошны, легко отвлекаются и вообще не умеют серьезно подходить к учебе, как требуется в университете.
Робин вспомнил английские фразы, которые невольно всплывали в голове, когда он наблюдал за весельем; фразы из песен и стихов, смысл которых он не совсем понимал, но звучали они уместно – возможно, именно это и есть поэзия? Смысл через звучание? Робин точно не знал – он только задумался об этом или же задавал этот вопрос вслух каждому встречному, но все пытался разобраться, что такое «ямочки ланит» [69] .
69
Те улыбки, что таит Юность в ямочках ланит.
Мильтон «Аллегро», 1645 год
А еще он помнил, как глубокой ночью сидел на лестнице с Летти, которая безудержно рыдала, уткнувшись ему в плечо.
– Я хочу, чтобы он меня заметил, – повторяла она сквозь икоту. – Почему он
Конечно, Робин мог придумать множество причин, например, потому что Рами темнокожий, а Летти – дочь адмирала и Рами не хочет, чтобы его пристрелили прямо посреди улицы; или потому что Рами просто не отвечает ей взаимностью, а Летти ошибочно принимает его доброту и щедрость за особое внимание, ведь Летти из тех девушек, кто привык к особому вниманию. Но он знал, что лучше не говорить ей правду. Летти нужен был не честный совет, а тот, кто ее утешит, кто любит и окажет если не особое внимание, которого она так жаждала, то хотя бы его подобие.
Поэтому он позволил ей всхлипывать, прижимаясь к нему, и заливать слезами его рубашку, и поглаживал ее по спине, машинально бормоча, что Рами просто идиот. Разве ее можно не любить? Она прекрасна, прекрасна, ей позавидовала бы сама Афродита – и вообще, сказал он, ей повезло, что богиня еще не превратила ее в муху. Тут Летти хихикнула и перестала плакать, а значит, у него получилось.
У него появилось странное ощущение, что стоит ему заговорить, и он растворяется, становится фоном для старой как мир истории. Возможно, дело было в выпитом, но его завораживало, что он словно выходит за пределы своего тела и наблюдает откуда-то с карниза, как смешиваются ее плач с его бормотанием, как они плывут и превращаются в струйки конденсата на холодных витражных стеклах.
К тому времени как вечеринка закончилась, все они были очень пьяны – кроме Рами, который все равно опьянел от усталости и смеха, – и только поэтому им пришло в голову пересечь кладбище за Сент-Джайлсом, выбрав длинный путь на север, где жили девушки. Рами что-то пробормотал себе под нос, и они прошли через ворота. Сначала прогулка казалась большим приключением: они спотыкались друг о друга, смеялись, обходя надгробия. Но потом воздух, казалось, очень быстро изменился. Тепло уличных фонарей померкло, тени от надгробий вытянулись и сместились, словно некая сущность не желала их здесь видеть. Робина внезапно охватил леденящий душу страх. Прогулки по кладбищу никто не запрещал, но вторжение на территорию кладбища в таком состоянии показалось ему святотатством.
Рами тоже это почувствовал.
– Давайте прибавим шаг.
Робин кивнул. Они стали быстрее огибать надгробия.
– Не надо было мне приходить сюда после вечерней молитвы, – пробормотал Рами. – Лучше бы я слушался маму.
– Постойте, – сказала Виктуар. – Летти… Где Летти?
Они обернулись. Летти отстала, остановившись перед могилой.
– Смотрите, – показала она с округлившимися глазами. – Это она.
– Кто «она»? – спросил Рами.
Но Летти не ответила, уставившись на камень.
Пришлось вернуться к ней, к потрепанному непогодой камню. На нем было написано: «Эвелин Брук, любимой дочери и студентке. 1813–1834».
– Эвелин, – сказал Робин. – Это же…
– Эви, – подтвердила Летти. – Девушка, за чьим столом мы работали. Девушка, которая придумала столько словесных пар. Она умерла. Уже давно. Пять лет назад.
Ночной воздух вдруг показался ледяным. Остаток тепла от портвейна улетучился, как и веселье, теперь они стояли здесь трезвые, замерзшие и напуганные. Виктуар плотнее запахнула шаль на плечах.