Вавилон. Сокрытая история

Куанг Ребекка

– Сент-Олдейтс, – сказал он. – Задний вход в церковь. Рядом с подвалом есть дверь, которая выглядит ржавой и запертой, но у Гриффина есть ключ. Они используют это место как убежище.

Профессор Ловелл записал адрес.

– И как часто он там появляется?

– Я не знаю.

– А что там внутри?

– Я не знаю, – повторил Робин. – Я никогда там не был. Он и впрямь очень мало мне рассказывал. Простите.

Профессор Ловелл окинул его долгим холодным взглядом и, похоже, смирился.

– Я знаю, что ты не станешь лгать. – Он подался вперед над столом. –

Ты ни в чем не похож на Гриффина. Ты скромен, но талантлив и усердно трудишься. Ты не так испорчен происхождением, как он. Если бы я только что с тобой познакомился, то и не подумал бы, что ты китаец. У тебя выдающийся талант, заслуживающий второй шанс. Но будь осторожен, мой мальчик. – Он указал на дверь. – Третьего шанса не будет.

Робин встал и опустил взгляд на свою руку. Он до сих пор сжимал пластину, убившую Эвелин Брук. Серебро казалось одновременно ужасно горячим и очень холодным, и у Робина возникло странное чувство, что, если он будет держать пластину хоть еще одно мгновение, она насквозь прожжет ему ладонь. Он протянул пластину.

– Вот, сэр.

– Оставь ее себе, – сказал профессор Ловелл.

– Сэр?

– Я уже пять лет смотрю на эту пластину каждый божий день, гадая, что пошло не так с Гриффином. Если бы я по-другому его воспитывал или раньше разглядел бы его суть, может, Эви была бы еще… Ладно. – Голос профессора Ловелла отвердел. – Теперь пластина будет отягощать твою совесть. Храни ее, Робин Свифт. Носи в нагрудном кармане. И вытаскивай, когда тебя одолеют сомнения, пусть она напоминает, на чьей стороне зло.

Он жестом велел Робину выйти из кабинета. Совершенно ошеломленный, Робин, пошатываясь, побрел вниз по лестнице, крепко сжимая пальцами серебряную пластину. Он только что перевернул весь свой мир вверх тормашками. Вот только Робин понятия не имел, правильно ли поступил, и что вообще значит правильно и неправильно, и как теперь могут лечь костяшки домино.

Интерлюдия

Рами

Рамиз Рафи Мирза всегда был умным мальчиком. Он обладал потрясающей памятью и умел вести беседу. Он впитывал языки как губка и обладал абсолютным слухом к ритму и звуку. Он не просто повторял услышанные фразы, а произносил их, в точности подражая первоисточнику, с таким чувством, как будто на мгновение становился им. В другой жизни он выступал бы на сцене. Он обладал непередаваемым умением – заставлял простые слова петь.

Рами был талантлив и имел достаточно возможностей проявить себя. Его семья успешно пережила все превратности той эпохи. Хотя она оказалась в числе мусульманских семей, потерявших землю и имущество после соглашения о Постоянном поселении [76] , семья Мирзы нашла работу, хотя и не очень хорошо оплачиваемую, в семье мистера Хораса Хеймана Уилсона, секретаря Азиатского общества Бенгалии в Калькутте. Сэр Хорас проявлял большой интерес к индийским языкам и литературе и с большим удовольствием беседовал с отцом Рами, прекрасно говорившим на арабском, персидском и урду.

76

Соглашение

о Постоянном поселении – договор между Ост-Индской компанией и бенгальскими землевладельцами о фиксированном доходе с земель.

В результате Рами вырос среди белой элиты Калькутты, среди домов с портиками и колоннадами, построенных в европейском стиле, и магазинов, рассчитанных исключительно на европейскую клиентуру. Уилсон рано проявил интерес к образованию Рами, и пока другие мальчики его возраста еще играли на улицах, он посещал занятия в Магометанском колледже Калькутты, где изучал арифметику, теологию и философию. Арабскому, персидскому и урду его учил отец. Латынью и греческим он занимался с репетиторами, нанятыми Уилсоном. Английский впитывал из мира вокруг.

В семье Уилсонов его называли маленьким профессором. Благословенный Рами, ослепительный Рами. Он не имел ни малейшего представления о том, для чего все это изучает, только знал, что приводит взрослых в восторг. Часто он показывал фокусы гостям, которых приглашал сэр Хорас. Ему показывали несколько игральных карт, и он с точностью повторял масть и достоинство карт в том порядке, в котором они появлялись. Ему зачитывали большие отрывки из стихов на испанском или итальянском, а он, не понимая ни слова, декламировал их с теми же интонациями.

Когда-то он гордился этим. Ему нравились удивленные возгласы гостей, нравилось, как они ерошат ему волосы и суют сласти в ладонь, прежде чем прогнать на кухню. Тогда он не понимал, в чем разница между сословиями и народами. Он думал, что все это игра. Рами не видел, как отец наблюдает за ним из-за угла, озабоченно сдвинув брови. Не знал, что произвести впечатление на белого человека может быть так же опасно, как и спровоцировать его.

Однажды вечером, когда Рами было двенадцать, гости Уилсона вызвали его во время разгоряченного спора.

– Рами, – подозвал его мистер Тревильян, частый гость в доме, мужчина с большими бакенбардами и сухой волчьей улыбкой. – Подойди.

– Лучше оставьте его в покое, – сказал сэр Хорас.

– Я пытаюсь доказать свою точку зрения. – Мистер Тревильян поманил его рукой. – Будь добр, Рами.

Сэр Хорас не запретил Рами подходить, поэтому тот поспешил к мистеру Тревильяну и встал прямо, сложив руки за спиной, как маленький солдат. Он уже знал, что англичане обожают такую позу.

– Да, сэр?

– Посчитай до десяти по-английски, – попросил мистер Тревильян.

Рами подчинился. Мистер Тревильян прекрасно знал, что Рами это умеет, представление предназначалось для других присутствующих джентльменов.

– А теперь на латыни, – велел мистер Тревильян, а когда Рами справился и с этим заданием, добавил: – И на греческом.

Рами подчинился. Раздалось одобрительное покашливание. Рами решил попытать удачу.

– Маленькие цифры – для маленьких детей, – сказал он на превосходном английском. – Если вы желаете побеседовать об алгебре, выберите язык, я готов.