Вавилон. Сокрытая история
Шрифт:
– Да, – подтвердил Робин и добавил: – Я из Кантона.
Лицо Рами расслабилось.
– А я из Калькутты.
– Ты новичок?
– В Оксфорде – да, в Англии – нет. Я приплыл в Ливерпуль четыре года назад и все это время проторчал в огромном и скучном поместье в Йоркшире. Мой опекун хотел, чтобы я привык к английскому обществу до поступления в университет.
– Мой тоже, – с энтузиазмом сказал Робин. – И как тебе тут?
– Ужасный климат. – Уголок губ Рами дернулся вверх. – А есть можно только рыбу.
Они оба сверкнули улыбками.
В груди у Робина возникло странное щемящее чувство. Он никогда еще не встречал человека, настолько похожего на него, и не сомневался,
– Может… – начал Робин.
А Рами одновременно с ним спросил:
– Может, все-таки откроем дверь?
Оба рассмеялись.
– Давай затащим вещи в дом, – улыбнулся Рами и пнул сундук мыском ботинка. – А потом я достану коробку отличных конфет и мы их отведаем, да?
Их комнаты располагались напротив друг друга – номер шесть и семь. В каждой были большая спальня и гостиная с низким столиком, пустыми книжными полками и кушеткой. Стол и кушетка выглядели неуютными, и Робин с Рами сели, скрестив ноги, на полу в квартире Рами, щурясь друг на друга, как застенчивые дети, и не зная, куда девать руки.
Рами вытащил из своего сундука красочный пакет и положил на пол между ними.
– Прощальный подарок от сэра Хораса Уилсона, моего опекуна. Еще он дал мне бутылку портвейна, но я ее выбросил. Хочешь попробовать? – Рами вскрыл пакет. – Здесь ириски, карамель, арахис, шоколад и разные засахаренные фрукты.
– Бог ты мой… Пожалуй, возьму ириску, благодарю.
Робин уже и не помнил, когда в последний раз общался со сверстником [20] . И теперь понял, как сильно хотел с кем-нибудь подружиться, хотя и не знал, как это сделать, и мысль о том, что он попытается, но ничего не получится, вселяла ужас. А вдруг Рами сочтет его скучным? Раздражающим? Назойливым?
20
Мальчик по имени Генри Литтл приходил к ним в Хампстед со своим отцом, коллегой профессора Ловелла по Королевскому азиатскому обществу. Робин пытался вовлечь его в разговор о сконах, считая эту тему подходящей для начала, но Генри Литтл просто вытянул руки и дернул Робина за веки с такой силой, что тот от неожиданности пнул его по лодыжке. Робина наказали, отправив к себе в комнату, а Генри Литтла – в сад, с тех пор профессор Ловелл не приглашал коллег с детьми.
Он откусил ириску, прожевал и сложил руки на коленях.
– Так что, расскажешь о Калькутте? – попросил он.
Рами заулыбался.
В дальнейшем Робин много раз будет вспоминать тот вечер. Его всегда поражала таинственная алхимия их знакомства – с какой легкостью два не умеющих общаться, воспитанных в строгости незнакомца за считаные минуты превратились в родственные души. Рами выглядел таким же взволнованным, как и Робин. Они все говорили и говорили. Ни одна тема не казалась запретной; и во всем они тут же соглашались друг с другом (сконы лучше без изюма, это точно) либо начинали увлекательную дискуссию (вообще-то Лондон – прекрасный город, а вы, деревенские, просто завидуете. Только не стоит купаться в Темзе).
В
– Манго, Птах, – он уже начал называть Робина Птахом, – потрясающе сочные, на этом жалком острове ничего подобного не купишь. Я уже много лет их не ел. Я все бы отдал, чтобы увидеть настоящее бенгальское манго.
– Я читал «Тысячу и одну ночь», – вставил Робин, опьянев от восторга и пытаясь не упасть в грязь лицом.
– Калькутта – это не арабский мир, Птах.
– Я знаю, – вспыхнул Робин. – Я просто хотел сказать…
Но Рами уже распалился.
– Только не говори, что знаешь арабский!
– Не знаю, я читал в переводе.
Рами вздохнул.
– В чьем?
Робин попытался вспомнить.
– Джонатана Скотта?
– Это кошмарный перевод, – взмахнул рукой Рами. – Выкинь его. Во-первых, это даже не прямой перевод – сначала книгу перевели на французский, а только потом на английский. А во-вторых, он и отдаленно не похож на оригинал. Более того, Антуан Галлан, переводчик на французский, постарался офранцузить диалоги и стереть все детали культуры, которые могли бы смутить читателя. Наложниц Харуна ад-Рашида он назвал dames ses favourites, то есть фаворитками. Как можно спутать наложниц с фаворитками? А еще он вымарал целые абзацы с эротикой и вставил разъяснения культурных особенностей, где посчитал нужным. Скажи, как можно читать эпическое повествование, когда унылый француз дышит тебе в спину во всех пикантных отрывках?
Говоря это, Рами энергично жестикулировал. Очевидно, он не рассердился, а лишь со всей страстью и красноречием отстаивал истину, которую должен знать весь мир. Робин откинулся назад и смотрел на возбужденное лицо Рами потрясенно и с восхищением.
Робину хотелось расплакаться. Он только сейчас понял, каким чудовищно одиноким был, а теперь больше не одинок, и он не знал, что делать с этим счастьем.
В конце концов они начали клевать носом, не закончив предложения, конфеты были наполовину съедены, а пол в комнате засыпан фантиками. Зевая, они пожелали друг другу спокойной ночи. Робин поплелся к себе, захлопнул дверь и оглядел пустые комнаты. Они станут его домом на ближайшие четыре года – в этой кровати под низким скошенным потолком он будет просыпаться каждое утро, умываться под подтекающим краном над раковиной и горбиться за письменным столом в углу каждый вечер, царапая бумагу при свечах, пока воск не закапает на пол.
Впервые после приезда в Оксфорд Робину пришло в голову, что он должен устроить здесь свою жизнь. Он представил, как это будет. Постепенно на пустых полках начнут появляться книги и безделушки, а новые накрахмаленные сорочки из сундука истреплются и порвутся, представил смену времен года и как ветер стучит в окно, которое не закрывается до конца. А напротив живет Рами.
Не так уж плохо.
Кровать была не застелена, но Робин слишком устал, чтобы возиться с простынями или искать одеяло, и он свернулся на боку, накрывшись сюртуком. А вскоре заснул с улыбкой на губах.