Вавилон
Шрифт:
С выражением непоколебимой решимости на лице Набусардар схватил обеими руками меч царя и произнес:
— Клянусь мечом твоим и всеми властелинами царства Халдейского, что одолею персов. Доверься мне, как доверился я своему войску. И вас, вельможи, прошу не терять присутствия духа и веры в то, что мы отстоим Город Мира.
— Смерть Киру! Смерть Киру! Смерть Киру! — Возгласы гулко прокатились по залу, сотрясая стены. То были голоса верных царю людей.
— Видишь, царь, — воспламенился Набусардар, — все мы с тобой. Все заодно — Вавилон не сдадим!
— Не сдадим! Не сдадим! Не сдадим!
— Призови персидских послов
Послы выслушали Валтасара, не сводя с него глаз, и, торопливо преклонив колено, поспешили к выходу.
В памяти они уносили краткий и непредвиденный ответ: «Я, Валтасар, сын Набонида, потомок непобедимых властелинов славного Халдейского царства, заявляю тебе, Кир, сын Камбиза, потомок анзанских князей, — Вавилон не склонит пред тобою главы, но встретит тебя стрелами, копьями и мечами».
— И вот еще что… — остановил послов Валтасар, — передайте своему властелину, что подарок, который он мне прислал…
Все были уверены, что царь возвратит подарок, как того требовал обычай, но, сдержанно улыбаясь, Валтасар докончил:
— …я оставляю себе. Перстни, говорите вы, обладают волшебной силой и приносят счастье. Дружеский дар. хотя нельзя сказать, что он поистине царский, — по крайней мере, для царя Вавилона, который почивает на золотых ложах, стоящих на золотом полу, меж золотых стен, под кровлей из золота, этот дар слишком скромен. Но чтобы не остаться в долгу и отблагодарить Кира за любезное внимание, я хочу тоже преподнести ему подарок. Повелеваю тебе, светлейший, мой главный казначей. — Тут уголок его рта зловеще дернулся, но Валтасар сдержался. — Выбери самую большую шкатулку из дерева усу, выстели ее дорогим сидонским пурпуром и наполни золотыми браслетами да насыпь сверху жемчуга. К этому прибавь десять отборных киликийских жеребцов белой масти, под седлами из пурпурной овчины, с подпругами в огненных карбункулах, с золочеными уздечками, с бронзовыми удилами — десяток белых, как морская пена, жеребцов! Чтоб было ему на чем удирать в Персию. Да, да… я все сказал.
Ошеломленные расточительством царя, вельможи покачивали головами. Но Валтасар не внял их увещеваниям. Когда персидские послы вышли из судейского зала, он молвил:
— Пусть Кир знает, с кем имеет дело. И царь невесело, но громко рассмеялся.
— Кир полагает, будто триста шестьдесят перстней, всего лишь триста шестьдесят перстней, способны сделать человека счастливым. Мои подвалы забиты перстнями, но в сердце горечь и скорбь. Нет, золото и каменья приносят власть, только не счастье. Когда-нибудь Кир поймет это… — Опершись на локоть, Валтасар заслонил ладонью глаза. — Триста шестьдесят перстней… Триста шестьдесят перстней… Да у него разум младенца, хотя он и старше меня годами. Благословенные дни беззаботного детства, о, с какой отрадой я вспоминаю вас, с какой отрадой! Блажен тот, кто остается ребенком, взойдя на престол и покоряя чужие земли. Как я завидую тебе, Кир, ты и поныне не утратил младенческого простодушия. Триста шестьдесят перстней… по одному на день… — и человек счастлив…
— Ваше величество, — тихо окликнул его Набусардар, — надобно все обсудить, персы не заставят себя ждать.
— Отложим до завтра, я устал. Завтра утром сойдемся все в тронном зале.
— Ты отпускаешь нас?
— Ступайте… Подумай, Набусардар, какое лицемерие… Ну не детская ли причуда? Кир замыслил отобрать у меня Вавилон
— Персам не видать нашего города, я поклялся тебе в этом, царь, да обретет твоя душа покой.
— Нет покоя моей душе, тысячи змей терзают ее своими жалами.
Один из советников, наклонившись к царю, сказал:
— Испробуй, сын богов, чудесное свойство перстня. Валтасар презрительно рассмеялся; он смеялся, но в смехе его сквозила тревога.
— Впрочем, надень-ка мне тот, что предназначен на сегодня, — решился он вдруг и протянул руку.
— Агат, — объявил советник, — расстраивает козни врагов.
— Обман все это, сплошной обман. Кир — единственный мой недруг, он один замышляет против меня козни… А что за камень приходится на завтра?
— Вот. Сапфир.
— А он от чего?
— Сапфир исцеляет от проказы…
— Но я не осквернен ею!
— …врачует глубокие раны, утоляет жажду, просветляет душу.
Валтасар снял перстень с агатом и, швырнув его на пол, снова протянул руку.
— Тот, тот дай мне. Может, сапфир и нужен, может, он и вправду поможет мне.
— Но сапфир приурочен на завтра.
— О, заодно с Гильгамешем клянусь духом подземного царства Энкиду, — Кир послал мне эти перстни, чтоб уязвить мое сердце. Агат предостерегает: берегись козней врага! Хорошо, что я вовремя это понял. Долой их, долой! Когда я смотрю на них, кругом все темно. Глаза слепит от их сияния. Они слепят меня, слепят…
Шатаясь, Валтасар встал с кресла и, подняв шкатулку над головой, со всей силы швырнул ее об пол.
— Вот, — злорадствовал он, надсадно дыша, — Кир поступил, воистину по-царски, он предостерег меня против козней врага. — Валтасар бросил взгляд на Набусардара. — Надо быть наготове. А сейчас ступайте…
Закутавшись в пурпурный плащ, вобрав голову в плечи, Валтасар удалился в свои покои под сень Набопаласаровой цитадели.
Сановники в растерянности смотрели на рассыпавшиеся по полу драгоценности, и на согбенную фигуру царя был обращен лишь пристальный взгляд Набусардара.
На следующий день утром, едва солнце позолотило крыши, из Муджалибы прибыла царица, чтобы бдительно направлять волю и поступки Валтасара. В сопровождении небольшой свиты она незамеченной вошла через северные ворота в стене Имгур-Бел и оказалась на восточном дворе. Кроме стражи, о ее появлении никто не знал.
Первым долгом царица, окруженная княжнами, и прислужницами, пожелала возжечь благовония в висячих садах, где находился жертвенный храм повелителя богов Мардука. Сады эти были разбиты в северо-восточной части дворца на террасах, поддерживаемых сводчатыми опорами. Там, среди изумрудного кустарника и цветущих деревьев, возвышалось украшенное внутри колоннадой пышное святилище.
Царица направилась к алтарю и, пока юные прислужницы насыпали в жертвенные чаши лепестки халвана, шафрана, муската, нарда, алоэ, мирта и кинамона, молилась, опустившись на колени.
Она шептала слова молитвы так тихо, что никто не слышал ни звука. Царица оберегала тайны своего сердца от соглядатаев, доверяя их лишь великому богу.
И когда, памятуя наказы пророка Даниила, царица ощутила, что небо милостиво к ней, она поднялась и, незаметно пройдя на женскую половину дворца, послала доложить о себе Валтасару.