Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод)
Шрифт:
Они все похоронены в вайдекрской церкви, эти странствовавшие лорды. У нас в доме остались их портреты, в полном вооружении, с набожно сложенными руками. Я иногда представляла, как они лежали в постели подле своих спящих жен, уставившись пустыми глазами в потолок, и видели перед собой пустыню, банды неверных и далеко на горизонте — Иерусалим.
Их жены так же уставали и так же глубоко засыпали, как бывало со мной после тяжелого дня работы в поле или за рабочим столом. Иногда им, наверное, приходилось считать овец, и они, как и я, целые дни проводили в седле, сгоняя глупых животных в отары и крича, как крестьянки, на собак. Жены крестоносцев уставали так же сильно и засыпали так же крепко,
Сквайры Вайдекра не принадлежали к знати, как Хаверинги, или к богатым торговцам, как де Курси. Они оставались дома немного больше, чем эти великие мужи, но им тоже много пришлось побродяжничать с Вайдекром в сердце и его деньгами в котомке. Долгие годы они прожили в изгнании, пытаясь убедить армию круглоголовых [18] оставить сено на лугах, а лошадей — в поле.
Во времена Протектората вайдекрские женщины жили изгнанницами на собственной земле, оставаясь спокойными и полными достоинства и надеясь только на то, что им позволят не уходить из родной усадьбы. Конечно, им удалось достичь этого. Разве есть женщина, которой неизвестно, как стать почти невидимой и сконцентрироваться только на выживании — без власти, без денег и без всякой помощи?
18
В период английской буржуазной революции ХVII в. — презрительная кличка сторонников парламента.
Когда пришел Стюарт, сквайры вернулись домой с триумфом, и их встретили усталые бледные женщины, у порога робко приветствующие возвращение хозяина. Едва сойдя с лошади, они уселись в хозяйское кресло, будто никогда не покидали его. И жены покорно вернули им свои книги, ключи и все полномочия, будто они никогда не знали ничего, кроме рукоделья, и не годились ни на что иное, кроме как составлять букеты и петь песенки.
Моя прапрапрапрабабушка была одной из таких женщин. Каждый день я проходила мимо ее портрета, на котором она была изображена в декольтированном платье. У нее были полные белые руки и ротик бантиком, как у всех женщин того времени. Безвольная складка возле губ слегка напоминала рот Гарри. Но мне хотелось думать, что на самом деле рот ее был крепко сжатым, а подбородок — твердым, как у меня. Кроме того, я узнавала себя в ее глазах, хотя они у нее были голубые. Но в их глубине что-то таилось: какая-то настороженность, подозрительность, — как будто она так же хорошо, как я сама, знала, что женщина может работать, может беречь, но она никогда не сможет владеть чем-то. И всегда, проходя мимо ее портрета, я задумывалась над тем, как ей удавалось спрятать свою ненависть и гнев, когда она покидала хозяйское кресло ради гостиной. Я постараюсь избежать такой участи.
Если бы я могла сама выбирать свою судьбу, я предпочла бы сражаться за Вайдекр так, как сражались мои предки: с открытым забралом и не на жизнь, а на смерть. Но теперь мы принадлежим к цивилизованным людям, и единственный шанс, оставшийся для меня, — это стать необходимой сквайру: либо в поле, как было с моим папой, либо, как в случае с Гарри, — и в поле, и в конторе, и в постели.
Но моему сыну и моей дочери не придется лгать и интриговать или продавать свое тело, чтобы получить право на землю. Они получат ее законным путем, подтвержденным актом парламента. При этой мысли удовлетворенная улыбка скользнула по моим губам и спряталась в уголках глаз.
Письмо
— Не думаю, что нам под силу собрать такую сумму, — задумчиво сказал Гарри, продолжая держать письмо. — По крайней мере, не заложив Вайдекр. И нам никогда не удастся выкроить ее из наших доходов.
— На это пойдут деньги Мак-Эндрю, — твердо произнесла я. — А судебные издержки мы сможем оплатить, если заложим некоторое количество земли. При разумном управлении мы выплатим долги лет через десять — двадцать, как раз к совершеннолетию детей.
— Да, но вряд ли старый Мак-Эндрю согласится купить для своего внука Вайдекр такой ценой, — возразил Гарри. — К тому же он примерно год назад выплатил такую же сумму своему сыну.
— Я как раз и думаю об этих деньгах, — медленно сказала я. — Если мы получим полномочия, мы сможем распорядиться ими как пожелаем.
— На каком основании? — поинтересовался Гарри, подходя к окну.
В саду все еще цвели астры, и их царственный аромат, смешиваясь с острым запахом хризантем, поднимался к моему окну.
— Потому что он пьет, — жестко ответила я. — Над ним можно учредить опеку.
Гарри даже отпрянул, будто его укусила оса.
— Опеку! — задохнулся он. — Беатрис, ты сошла с ума! Я знаю, что Джон пьет, и пьет каждый день. Но он не показывает этого. Он вполне здоров.
— Думаю, что он будет пить еще больше. — Я подавила мгновенно возникшее чувство сожаления. — А если он будет пить больше, то либо станет недееспособным, — в таком случае ты сможешь взять над ним опеку, — либо он вообще сопьется до смерти, в таком случае я получу после него наследство. Так или иначе, но эти деньги будут наши.
— Да-а, но, Беатрис… — Гарри вернулся в комнату, его лицо стало серьезным. — Если дело обстоит так, то это трагедия. Джон — еще молодой человек, у него впереди вся жизнь. Он поправится, вы еще сможете быть счастливы вместе, и тогда он с удовольствием вложит свои деньги в это предприятие. Я знаю, что сейчас ты сердита на него, но он еще может стать прежним доктором Мак-Эндрю.
Я подарила Гарри грустную, почти ангельскую улыбку.
— Я молюсь об этом каждую ночь, — выдавила я из себя. — Я надеюсь и верю всей душой, что тучи над моим мужем рассеются. Но если этого не случится, то я должна буду нести ответственность за будущее моего сына.
Гарри с облегчением улыбнулся.
— Я уверен в этом, моя дорогая, — сказал он. — Я знаю, как ты заботишься о Джулии и Ричарде. Скажи, что ты не всерьез думаешь об опеке над Джоном.
— Конечно нет. — И я поспешила перевести разговор в более спокойное русло.
Но оставалась еще Селия. Она гуляла с Джулией в розовом саду, когда Джон увидел их и вышел им навстречу из беседки. Перехваченные ленточками башмачки Джулии все время стремились шагать самостоятельно; особенно она любила, придерживаясь за руки взрослых, быстро топать, постоянно при этом меняя направление и то и дело плюхаясь на толстенький задик.
Из моего окна я хорошо видела их обеих и слышала чистый голос Селии.
— Вы не думаете, что Джулия слишком рано начала ходить? — спросила она у Джона, на минутку выпрямляясь и держась обеими руками за поясницу.