Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года
Шрифт:
Я следом (тоже с тележкой, в шали и в валенках, как рязанская баба) поехала в Москомзем на 45-м троллейбусе, получила кальку. Потом опять на троллейбусе до Китай-города, в «Инкомбанк», деньги сняла. Дальше на метро поехала до «Аэропорта», пошла на свою работу, отдала запрос на зарплату из отдела субсидий. Видела там кое-кого из своих, никто не знает, когда включат наш «Эльбрус», включат ли его вообще, и возобновит ли когда-нибудь свою работу наш вычислительный центр… Потом заходила в аптеку, в зыковский магазин и поехала на троллейбусе на Ленинградский к своему дому. Там в сберкассе платила за квартиру, а по дороге домой у почты меня вдруг… толкнула в голову ворона –
Дома полила цветы, пила чай, нашла старенький термос, налила туда Гене кофе. Слушала «Свободу» – начался штурм в Первомайском, сведения противоречивые.
На Столешников приехала около 6 вечера. Гена увидел меня с крыши, спустился, открыл. Он уже почти 7 часов работал на крыше: перекидывал снег, снимал железо, устал, взмок. А до этого заходил на стройку, Жора обещал ему дать машину послезавтра, чтобы доски отвезти на Таганку. Дом вроде в среду собираются ломать.
Я покормила Гену. Он отправил меня на Таганку в мастерскую за большой садовой тележкой. Ездила туда-сюда часа 3. Узнала по ТВ, что наши не могут пока взять посёлок Первомайский.
Вернулась на Столешников. Мы начали спускать железо вниз к входным дверям, всего около 20 больших листов. Но когда уже в 12-м часу ночи погрузили их на садовую тележку, из-за огромной тяжести тележка не двинулась с места, а с колеса сползла шина. Гена пошёл по дворам искать замену нашей тележке, ничего не нашёл, вернулся. Я – и злая, и замёрзла. Пришлось обратно железо затаскивать в подъезд. Тележку Гена поправил, погрузили 4 листа, связал – опять много, тяжело. Оставили на тележке лишь два с половиной листа, перевязали и потащились на Таганку. Настроение тяжёлое, хотя ночь очень красива: тепло, пустынно, снежок…
Гену всё мучила жажда, и на Петровке в ночном ларьке у ЦУМа он попросил купить ему кока-колу. Мимо проходил какой-то новый русский и вдруг сунул ему 2 000 руб.: вид несчастного Гены вызвал у него сострадание. Гена мне потом радостно: «Видишь, я тебе ничего не стою, всё возвращаю…» И вскоре неожиданно подобрал ещё 200 рублей! Говорят же – деньги к деньгам…
Притащились на Таганку уже в 5-м часу утра. Очень устали. Железо – в сад. Чай. Радио «Свобода». Гена сразу уснул.
16 января. Вторник
Проснулась… Хорошо, что вчерашний жуткий ночной вояж позади. На губах у меня вылезла лихорадка от грязи и холода. Стараюсь быть добрее к Гене – раздражённость делает выражение лица невыносимым. Гена тоже проснулся, смазывала ему календулой пятки (пересохли). Слушали радио, ТВ. Гена звонил Шульпину, обсуждали события в Чечне. В общем, у обоих у нас усталость, слабость, «пуды на ногах», и после завтрака Гена опять свалился, уснул. Я доварила суп фасолевый и тоже прилегла на часок.
Встали уже в 6-м часу вечера. Гена звонил на стройку Жоре, тот снова пообещал дать нам завтра утром в 8 и машину, и рабочего. Слава Богу! А то Гена опять собирался сегодня увозить железо со Столешникова на двух тележках (?!). Звонил Гена ещё Тактыкову, тот сказал, что жена его с сестрой орудуют в нашем доме на Столешниковом, так как часовщики со 2-го этажа разрешили им отрывать и забирать всё, что хотят… Мы решили сегодня ночевать дома, на Ленинградском, но сперва всё-таки хотели заехать на Столешников, поснимать с крыши оставшееся железо.
Пошли с Геной на метро в 8-м часу вечера. На Столешниковом вокруг дома уже поставили бетонные надолбы для забора. Сразу же увидели Антонину Ивановну Тактыкову с сестрой, они завалили всю лестницу стульями, столами, линолеумом, настольными лампами и
Мы поднялись в мастерскую, полезли на свою крышу с сугробами. Я снег перебрасывала, Гена снимал железо. Погода мягкая, красивый снежок. Родные, привычные для глаза горизонты вечерней Москвы, романтика крыши… Чувства мешаются – и горько, и сладко: прощай, старое, здравствуй, новое… (А какое? Удачное? Творческое?) И снова воспоминания, воспоминания…
Уходили со Столешникова уже в 1-м часу. Домой на Ленинградский приехали в час ночи.
Гена закусил и сразу лёг спать. Я ещё стирала, легла в гостиной в 3 часа ночи.
Уже скоро, уже на днях – развязка всей этой эпопеи под названием «Исход художника Доброва со Столешникова переулка».
17 января. Среда
Спали дома, на Ленинградском. Гена поднял меня ещё до 6, до будильника. В ванной вдруг – огромный таракан… Собрались, закусили – и к 8 на Столешников.
Гена сразу пошёл на стройку, Жора обещал прислать машину и рабочего. Мы стали всё железо стаскивать вниз, но вскоре Гена велел мне сесть у подъезда, сторожить, стал один выносить добро… Дом хотят ломать завтра, но фасад вроде оставят.
Утро… Столешников постепенно, но быстро набирает темп столичного дня: ревёт, клокочет стройка, снуют прохожие… Вскоре пришли и рабочие с прорабом. Сразу мат-перемат. Гена – в свитере Flash на груди, уже весь в мыле, пар от него валит. Несколько рабочих, молоденьких украинцев, стали Гене помогать – таскать вниз с 3-го этажа доски, железо. Рабочие со стройки сваривали, ставили ограду перед домом. Машина въехала в переулок со двора кузовом в арку. Стали грузить наше «богатство» на машину. Я чуть помогала (в шубе, в шали, в валенках). Прораб Иван матерился, мол, Жора велел грузить лишь то, что уже вынесено из дома. (А Гена там, наверху, взялся ещё доски с крыши отрывать, сбрасывать в мастерскую и потом носить вниз.) Скандал. Гена стал орать прорабу: «Вы мне две машины обещали дать на весь день! Я полгода ждал этого момента! Я сам всё делаю! Я не успеваю! Вот, смотрите…» – снял свою клубящуюся паром шапку и протянул прорабу. (Не ожидавший такого натиска прораб потом «по-своему» жаловался рабочим: «Зае…л, б…дь, на х…».) В общем, таскали, грузили…
Я стояла у подъезда, была «в гуще событий» и… искала «аналогии» смерти человека и «смерти» дома. Вот закрыли последний пролёт забора перед домом – так же закрывают глаза умершему человеку. Снос дома как погребение. И ещё поражал Гена – умением отстаивать свои интересы: не хотели доски сверху таскать, но таскают, грозились, что машина уедет, но ждут, пока всё погрузят. Кругом жизнь кипит – ездят машины, снуют люди – полная противоположность нашей теперешней тихой Таганке.
Погрузили наконец. Машина потихоньку поехала через стройку, я пошла за ней. Гена закрывал мастерскую, потом тоже подошёл к проходной. Тут Жора дал ему рабочего для разгрузки на Таганке – они сели в кабину и поехали. Я заспешила на метро.