Вчера
Шрифт:
Я дотянулась до валявшегося на тумбочке бумажника. Девять хрустящих двадцатифунтовых банкнот, пачка кредитных карточек и полоска бумаги со словами «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ЛЮБВИ ВСЕЙ МОЕЙ ЖИЗНИ И МОЙ».
Я скопировала текст (никогда не знаешь, что может пригодиться в будущем) и принялась изучать мужской профиль в тусклом свете лампы. Я могла бы протянуть руки и задушить его. Или скрутить из чулок и бретелек неумолимую петлю. Или перерезать ему горло перочинным ножом.
Терпение.
Терпение, София. Терпение – добродетель святых.
И грешников.
И тогда я встала, подошла к противоположной стене и выключила
Детектив обязан добраться до правды в человеке, как бы эту правду ни заслоняли ложные факты.
Глава двенадцатая
Ханс
10 часов до конца дня
Она ненормальная. Совсем бешеная. И никакого понятия о том, как работают толковые детективы. Но странным образом ее дневник убеждает. Непостижимый сарказм в паре с хорошей дозой безумия заставил бы переворачивать страницы и куда более стойкого инспектора. Я склоняюсь к тому, чтобы читать дальше, хотя дневник и без того отобрал у меня двадцать минут драгоценного времени.
Но сначала мне нужен кофе. Голова криком кричит, требуя свежей кофеиновой инъекции. Я встаю с кресла, скривившись от того, как впиваются в ноги иголки с булавками. И тут влетает Тоби с кипой бумаг.
– Ханс, – говорит он, – я нашел ее банковский счет в «Барклайсе»…
– Подожди, я попробую угадать. Там полно денег.
– Она получает четыре тысячи сто двадцать девять фунтов и двадцать три пенса в месяц от трастового фонда, которым управляет Швейцарская служба по делам наследования, – говорит Тоби, водя пальцем по верхнему листу. – Переводы приходят с первого апреля две тысячи тринадцатого года. Последний был первого июня две тысячи пятнадцатого, пять дней назад.
– Кто плательщик?
– Я звонил швейцарцам, хотел узнать. Они отказываются сотрудничать. Говорят, что серьезно относятся к финансовым тайнам своих клиентов.
Я рычу. Черт бы побрал упрямых швейцарцев. Достаю дневник и впечатываю «Швейцария + контакт», потом, прищурившись, смотрю на результат.
– Чтобы разговаривать со швейцарцами, нужны швейцарцы, – поясняю. – Я это прочно усвоил. Позвони Генриху Хайнцу, Федеральное управление Швейцарии. Я когда-то ему помогал. Он мой должник.
– Ага, сделаю, – кивает Тоби. – Еще я говорил с Эдвардом Перри, хозяином квартиры Эйлинг. Она платила тысячу семьсот девяносто пять фунтов ежемесячно. Коттедж тринадцать месяцев стоял пустым, пока в октябре две тысячи тринадцатого она не позвонила Перри и не сказала, что хочет переехать на следующий день. Идеальный съемщик, он говорит. Вообще никаких проблем.
Я наговариваю обе суммы вместе с датой на свой диктофон и снова обращаюсь к Тоби:
– Сент-Огастин.
– А, да. Действительно, есть такая частная лечебница – Монастырская больница Сент-Огастин, на Внешних Гебридах. Занимает пять акров на острове Хеллисей. Толку от них как от швейцарцев. Отказываются отвечать, лечилась ли у них Эйлинг.
Он копается в бумагах, которые еще держит в руках, и зачитывает вслух с одного из листов:
– У них на веб-сайте сказано:
Он протягивает мне фотографию. Я всматриваюсь: на снимке – внушительное бетонное здание в обрамлении шишковатых кустов и чахлых деревьев. Местность вокруг уныла и открыта всем ветрам. Горизонт затеняет неприступный серый океан, вода пробита белыми гребнями.
– Секретность покупается за деньги, – вздыхаю я. – Попробуй сунуться к ним еще раз.
Я выхожу из кабинета в надежде добраться до кофе и тут же натыкаюсь на засаду, устроенную Фионой Эллертон из компьютерной службы. Сегодня, отмечаю я, ее украшают стильные очки в толстой оправе и обтягивающие брюки с леопардовым принтом.
– Питер сумел хакнуть флешку Эйлинг, – говорит она; на лице – возбужденные морщинки (как вчера утром, когда мы случайно столкнулись у кофейного автомата). Хотя причиной возбуждения вполне может быть сама Софиина флешка. – Провозился больше двадцати минут, подбирая пароль, – продолжает Фиона. – Видимо, там была действительно сложная комбинация букв и цифр. Но под конец все сошлось.
– Что на флешке?
– Давай ты спустишься и посмотришь сам.
Кофе зовет, но перспектива проследовать за Фионой в ее логово выглядит в два раза притягательнее. Она ведет меня по двум лестничным пролетам в подвал, и обтягивающие брюки морщатся на ягодицах с каждым ее шагом. Составной запах потных носков и кукурузных чипсов «Монстр Мунк» с добавками сыра и лука приветствует мои ноздри, едва мы входим в ее офис. Повсюду большие экраны мигают под жестким флуоресцентным светом. В углу комнаты над компьютерным терминалом склонились два юных Фиониных помощника. Оба с раскрытыми ртами таращатся на светящийся экран. Один трясет головой, губы складываются возбужденным кольцом. Другой, простоватого вида юнец с трехдневной щетиной на подбородке, пучит глаза так, что они, кажется, вот-вот выскочат из-под век.
– Питер, – говорит Фиона, – покажи, пожалуйста, Хансу видео. Скажем, за двадцать четвертое ноября тринадцатого года. Оно яснее всех.
Кажется, я знаю, что сейчас будет.
В ответ юнец фыркает. Затем находит файл, нажимает кнопку и тянется за чипсами.
На экране появляется гигантская кровать. Белые простыни, одеяла и подушки девственной чистоты. В левой части экрана возникает мужчина с портфелем в руке. Одет в темный костюм и стального цвета галстук. Левую руку занимает перевязанный лентой пакет. Мужчина ставит портфель на пол рядом с кроватью и выходит из поля зрения камеры.
– Вот, заглянул по пути в «Хэрродс», – говорит мужской голос; он мне знаком: всего пару часов назад я слышал эти же самые зажатые модуляции. – Подарок к Рождеству, немного заранее.
Вслед за звуком рвущейся бумаги раздается короткий радостный возглас.
– Изумительно! – говорит женщина хрипло и с придыханием. И все же в голосе пробивается оттенок циничного удивления.
– Алый – ведь твой цвет, правда?
– Ох, ты меня балуешь, малыш, – говорит она; голос превращается в сладкое журчание, но я различаю в его глубине притворную нотку. – Обожаю «Ажан провокатер», особенно если хорошо сидит.