Вдали
Шрифт:
— Но что? Эй! — Вот и все, что смог вымолвить Аса, отшатнувшись от удивления и отвращения.
— А что? — ледяным тоном спросил шериф.
Они снова сели на коней и въехали в город, где шериф снова выставлял Хокана напоказ и похвалялся, что собственноручно поймал коварнейшего из нефилимов, хотя демон кинулся на него, как лев, алчущий добычи и рыкающий [13] . На сей раз в подтверждение его доблести и силы у Хокана был свежий шрам. Шериф напоминал о нем, выпрашивая пожертвования.
13
Псалтирь.
Перед уходом, в последнем квартале короткой улицы, шериф заметил небольшую лавку. В витрине поблескивали самоцветы всех цветов и жемчуг всех размеров в золотых и серебряных ожерельях, часах, кольцах, брошках, кулонах, карманных пистолетах, заколках для галстуков, ремешках и портсигарах. Такая маленькая, лавка и сама напоминала шкатулку с драгоценностями — сияющий мирок, каким можно только любоваться, но войти в него — никогда. И все-таки шериф скомандовал остановиться, спешился, поправил одежду, тайком оглядываясь, нет ли поблизости прохожих, и зашел в ювелирный магазин.
Его люди долго ждали на солнце.
Наконец он вышел с самодовольной улыбкой и золотой цепочкой для часов, болтавшейся из петлицы в жилете и нырявшей в кармашек.
На равнине он достал деньги из кошеля, спрятанного глубокого за пазухой, и кликнул помощников.
— Вот, ребятки. Закуска перед настоящей наградой.
Джозайя взял деньги с робкой жадностью, рассыпаясь в благодарностях. Аса отказался вежливым, но почти невидимым жестом, и отвернулся раньше, чем шериф успел высвободить гнев, собиравшийся у него на лице. После этого Аса и шериф не разговаривали. Джозайя и его начальник тем временем сближались — первый простирался в самом низком и раболепном подобострастии перед вторым.
Они продолжали путь через равнины. Хокан по-прежнему отказывался есть, соглашаясь, несмотря на мягкие уговоры Асы, только на воду. Через несколько дней, в очередном городке, шериф снова выставил Хокана рядом с плакатом и подробно расписал его поимку. Теперь он при своем невероятном героизме сумел одолеть не только Бегемота, но и несколько законов природы в придачу. Народ щедро жертвовал.
Хокана, слишком ослабевшего, чтобы держаться в седле, пришлось привязать к коню. Он не ел. Его даже перестали дразнить объедками. Если бы шериф не делал крюки в два последних городка, они бы уже прибыли к братству в Иллинойс. Когда шериф объявил, что они направляются в город, лежавший в противоположном направлении, Аса наконец подал голос.
— Это грех — казнить такую тварь без назидания остальным, — объяснил шериф. — Прежде чем его сбыть, я хочу просветить всех в городах от нас до братства.
— И заодно нагреться.
— Следи за языком, мерзавец.
— Он умрет.
— Конечно.
— Раньше, чем мы его доставим.
— Я его охраняю.
— Нет. От голода.
— Ха!
— Он не дотянет. Сам посмотри.
Шериф был не из тех, кто терпит чужие приказы, поэтому к кулю, лежащему на земле, он повернулся вопреки себе. И, опять-таки вопреки себе, внял словам Асы.
— Вставай, вонючий мешок грехов! Жри! — визжал он, раскрывая Хокану рот и впихивая кашу, что так и оставалась лежать непроглоченной. — Жри, смрадное дьявольское отродье!
Хокан, запачканный едой, будто не чувствовал, как его хлещут по лицу.
— Хватит, — вмешался Аса.
Шериф не соизволил ответить. Просто твердо ткнул пальцем Асе в грудь и сурово полыхнул глазами. Джозайя ошарашенно отступил на пару шагов и наблюдал со стороны. Бормоча себе под нос, шериф подошел к коню, пошарил в седельной сумке и вернулся с жестяным ящиком Хокана, достал оттуда скальпель. Наклонился с ложкой в одной руке и скальпелем — в другой.
— Буду резать за каждую несъеденную ложку.
И снова Хокана пытались накормить; и снова каша лишь стекала по подбородку на грудь. Шериф задрал ему рукав и проделал в руке глубокий порез.
— Раз.
Миг виднелась бледная белизна жира и кости, но скоро рана налилась кровью.
— Сейчас будет два, — пропищал шериф, сунув ложку Хокану в рот.
— Шериф! — воскликнул Джозайя.
Тот обернулся и обнаружил, что Аса целится ему в голову — она в таком положении как никогда напоминала бесформенный шар на пеньке. Они молча воззрились друг на друга.
— Аса-Аса. Тебя повесят.
— Назад, шериф.
— Ох, Аса-Аса, — сказал тот с внешним спокойствием и гневом твердым, как он сам.
— Я его забираю.
— Ох, Аса. Вот погоди, узнают об этом в братстве.
— Да, узнают. И узнают от меня. Я отведу его сразу к ним и расскажу, как ты наживался на их имени. Расскажу своему дяде. Старейшины ко мне прислушаются.
— Вот мои деньги. Все. Пожалуйста, забирай, — сказал Джозайя. Пораженный страхом, он бросил деньги на землю, будто они мигом обернулись змеей или пауком.
— Да ты выжил из ума, — прошипел шериф, буравя Асу прищуренными глазами.
— Знает бог, многие видели, как ты берешь деньги, — продолжил Аса, не обращая внимания на вскрик шерифа. — Они же их и давали. Ты скажешь, что брал на благое дело, от имени старейшин. Тут-то я и отправлю их к этому твоему часовщику.
— Решил прибрать всю награду себе, да? Завистливая презренная псина.
— Ближайший город — Платтсвилл. Дней пять пешим ходом? Когда доберешься, старейшины уже узнают все.
— Я тебя расчленю, скормлю по кускам свиньям и помочусь на навоз.
— Нет. Ты сбежишь. Они придут за тобой. Ты спрячешься.
На миг лицо шерифа, перекосившись от гнева, выдало: он знает, что Аса прав.
Аса надел шерифу и его помощнику мешки на голову, потом помог Хокану забраться в седло. Из-под мешковины нечленораздельные мольбы Джозайи слились в мягкое влажное бормотание. Шериф, прорезая голосом ткань, велел ему заткнуться. Наконец Аса тронулся бок о бок с Хоканом и двумя лошадьми на привязи. Шериф сорвал мешок и швырял им вслед оскорбления, но они уже были так далеко, что истошная божба словно предназначалась самим прериям. Когда они скрылись из виду, Джозайя так и сидел с мешком на голове.