Вдоль по радуге, Или приключения Печенюшкина
Шрифт:
Снаряды приближались, вопя: «Поберегись, взорву!!» Лиза втянула голову в плечи. Кобра не шелохнулась, казалось, она спит.
И вдруг, в самый распоследний миг, у троллейбуса выросли две великаньи руки, ухватили снаряды на лету и стукнули друг о друга, словно драчливых псов. Раздался резкий хлопок, будто лопнуло колесо, и вниз посыпались тысячи разноцветных листочков. Гигантская рука ловко подхватила один листок и прижала к стеклу перед Лизой. Там был нарисован человечек в плаще с серебряным капюшоном, жирно перечеркнутый крест-накрест,
— Что толку в состязаниях чародеев, — ворчал Печенюшкин-троллейбус, стремительно падая вниз. — И я разозлился — не смог удержаться от глупой выходки…
Обогнав кружащиеся листки, машина буквально рухнула на землю. Толпа еще не успела прихлынуть. Однако, вплотную у чаши источника, тремя тесными кольцами стояли гвардейцы, обнажив мечи. Этим бежать от осколков не имело смысла. За шаг в сторону Ляпус обещал превратить их в дохлых пауков.
Троллейбус исчез. Пиччи-Нюш в белой, распахнутой на груди рубашке стоял перед фантазильцами. Обнаженный клинок его горел, как сто тысяч молний. Ровные белые зубы сверкали в недоброй улыбке. За ним кольцом свернулась кобра. Над телом змеи воздух волнисто дрожал, и Лиза, стоящая в кругу в королевском платье, виделась окружающим точно сквозь марево. Голову девочки венчала корона — для авторитета.
От источника, сзади, полетело в спину Лизе копье с посеребренным древком. Оно пробило бы девочку насквозь, но, ударившись в марево, дрожащее над коброй, отскочило, словно от каменной стены.
Расступившееся воинство медленно двинулось вперед. Но снова застыло, натолкнувшись на взгляд Печенюшкина, горящий ярче лезвия шпаги. Что-то было в нем такое, отчего подкашивались ноги у самых отъявленных головорезов.
И тогда Ляпус в знаменитом плаще с откинутым капюшоном появился из рядов охраны. Оставляя войско за спиной, он двинулся к Печенюшкину.
Аленка, Фантолетта, Федя и Морковкин подлетали к вершине Тики-Даг.
— Платьице красивое намокнет, — горевала девочка. — Можно, я платье сниму, в трусиках останусь? В платьях же не купаются! А я, честно, не утону?
— Нырну вслед за тобой! — успокаивал Федя. — Про то в волшебной книге ничего не сказано. И навстре-е-ечу ветру я плыву-у… — пропел он. — Мыться не люблю, но плаваю как рыба!
Фантолетта сидела тихо, прижимая к себе Аленку. В глазах феи таилась грусть — сказка приближалась к концу, а, значит, предстояло расставанье. Морковкин явно волновался за ребенка. Он все пытался рассказать историю, случившуюся, якобы, с его знакомой, девочкой лет пяти.
— Храбрая была, как лев, — говорил старик. — В ванне всегда ныряла. Озеро увидит — ныряет. Море увидит — ныряет. Шторм в океане, волны высотой в восемнадцать дворцов — все равно ныряет!
— А в бассейн без воды не ныряла? — тихо спросил Федя.
Старик понял, что заврался, безнадежно махнул рукой, покраснел, умолк.
Троллейбус остановился в воздухе у чаши с рубиновым напитком, почти над
— Тише, — прошептала Фантолетта. — И не забывайте, мы невидимы.
Глупус стоял перед своим отрядом. Жестикулируя мягкими зелеными лапами, он держал речь, обмирая от страха. Видя испуг предводителя, стражники тоже отчаянно трусили. Плел водяной несусветную ерунду.
— Сейсяс плилетят, знасит! Бояться нельзя никому, потому сто я сам боюсь! А сто? Излубим на кусоцки, если, конесно, зывы останемся. Как навалимся — и конес! Нам конес! То есть им конес! Не лобей, лебята, и слазу в кусты, то есть на влага! Ула-а-а-а!!
Слыша такое, внешнее кольцо охраны заранее потихоньку расползалось.
Чудесная машина, переместившись немного в сторону, чтоб не задеть оставшихся горе-защитников, опустилась на землю. Троллейбус внезапно вырос из пустоты перед глазами стражи. Полная паника овладела фантазильцами. С дикой скоростью неслись они врассыпную.
Глупус собрал жалкие остатки храбрости. Замахиваясь в пространство непосильно тяжелым мечом, шатаясь, он делал шаг вперед, два назад.
Первым из троллейбуса показался Морковкин. Увидев внушительную фигуру старого чародея, Глупус выронил меч, плюхнулся на колени и отчаянно заорал:
— Ныляй! Ныляй! Я не буду месать, я милный! — и рухнул на бок.
— Глубокий обморок! — удовлетворенно промолвил Морковкин.
Компания друзей стояла у источника наготове, ожидая условленного знака — зеленой ракеты. Алена пальцем попробовала рубиновую жидкость.
— Холодная, но ничего, надо потерпеть, — говорила она, ища одобрения в лицах волшебников, закрытых прозрачными масками от ядовитых испарений.
На лице Фантолетты застыла мука. «Заставлять ребенка рисковать! Лучше б самой сто раз подряд головой в прорубь!» — думала добрая фея.
Аленка деловито разулась, вручила Морковкину туфельки. Видно было, что несчастный старик переживает не меньше Фантолетты. Федя, уже готовый к погружению, подпрыгивал рядом на травке, разминаясь. На нем были пронзительно-желтые до колен трусы с волком, зайцем и надписью «Ну, погоди!»
Ляпус поравнялся с Печенюшкиным и остановился прямо перед ним. Пиччи поднял голову, устремив на противника нестерпимый ледяной огонь своего взгляда. Тот вздрогнул, пошире расставил ноги для устойчивости, но не отступил и глаз не отвел.
— Негодяй! — загремел голос Печенюшкина. — У тебя есть последний шанс сохранить жизнь! Объяви сейчас народу, что ты не господин его и повелитель, что обманул всех, что раскаиваешься и умоляешь простить тебя!
— Никогда! — воскликнул Ляпус. Он скинул плащ с серебряным капюшоном и остался в узких штанах и черной рубашке с пышными кружевами у ворота. Черный клинок вороненой стали скрестился со шпагой Печенюшкина, и искры брызнули в воздухе. Схватка началась настолько яростно, что зрители отпрянули. Их словно опаляло невидимым пламенем.