Вдовье счастье
Шрифт:
В четвертом доме, хозяину которого мой муж уже второй год был должен почти пятьсот золотом, ко мне вернулась вера в людей. Кредитор умер, всем заправляла его вдова, холеная, озабоченная купчиха, и я подивилась ее молодости и энергии. Она пригласила меня в кабинет, приказала горничной подать «легкое» — я поняла, что сегодня вполне обойдусь без ужина: горячие булочки, буженина, яблоки в меду и чай. Сладкий чай, настоящий, и хотя я не особо любила этот популярный в моем мире напиток, стоило мне поднести чашку к губам, как ностальгия прихватила до слез, и хозяйка перепугалась.
— Полно, Вера Андреевна, — произнесла она, дрожа
Она вырвала у меня из пальцев корешок долговой расписки, смяла его, загрохотала ящиками бюро, переворошила там все, нашла саму расписку, порвала ее вместе с моей квитанцией и швырнула в камин. Попало в огонь не все, но это было уже неважно.
— Полно, мелочи какие, что же я, из-за каких-то грошей… Машка! Машка, поди сюда, подлая! Опять спишь? Собери-ка, что уже Лука Мефодьич да Наталья Мефодьевна не носят, и с кухни собери, что с обеда осталось… Ну, что стоишь? Пошла, пошла! А вы кушайте, Вера Андреевна, кушайте…
Я кушала. Со мной обошлись как с нищебродкой, кинули объедки да обноски, но видит Всевидящая — о, она точно все видит! — я благодарна этой сердобольной женщине, тоже вдове и тоже матери. Она простила мне долг, накормила, выдала целый ворох детских вещей и еды… Я была готова обнять ее и рассыпаться в словах искренней признательности, но что-то подсказывало, что купчиха мой порыв не оценит.
— Прощайте, Вера Андреевна, — сказала она на прощание, и во взгляде ее была смесь презрения и брезгливости. Так смотрят на человека, которого больше вообще не желают видеть ни при каких обстоятельствах, даже если цена этому удовольствию пятьсот золотом. Я не ошиблась, когда я спускалась, услышала тихое: — На порог эту голодранку не пускать.
Что же, это, по крайней мере, до боли честно. И храни тебя и твоих детей Всевидящая, добрая женщина.
Вдовье счастье, оно такое. У кого-то пятьсот золотом — мелочи, у кого-то оскорбительное везение пахнет печеными яблоками и вчерашним гусем.
— К князю Вышеградскому, — распорядилась я, устраиваясь в коляске. Этого визита мне было и так и так не миновать.
Может быть, оттого что на душе было скверно — и не потому что на меня смотрели как на отброс, не потому что я разживалась подачками и была этому рада, а потому что бедняжке Вере бы хорошего психотерапевта и достижения фармацевтики двадцать первого века, — я ехала с дурными предчувствиями. Я то и дело хотела приказать извозчику повернуть и мчать что есть силы домой и останавливала себя криком разума. Я в красках воображала страшное: пожар, недосмотр Палашки, зачем я оставила эти мелкие яблочки детям, я с ума сошла, я вернусь, и лучше бы я не возвращалась… Меня трясло, дыхание перехватывало, перед глазами стояла пелена, ощущение было такое, что лучше бы мне умереть, только не испытывать это отчаяние, будто все уже произошло, и я не знаю, не знаю, не знаю, какие клавиши нажать — бэкспейс, ресет, контрол-зед, отменить, вернуть все как было…
— Вашмилсть! Вашмилсть! Барыня! — кричал мне извозчик, я его словно не слышала. Я сражалась сама с собой — славная это была и кровавая битва! Вера-из-будущего орала раненой чайкой, Вера-из-прошлого… Эй, эй, эй, ты заставишь меня считать, что случай с заслонкой не покушение, истеричная дура!
Я схватилась за обожженную
— Тяжелая она, — повернувшись к извозчику, равнодушно пояснила старуха. — Бабы, они в тяжести все такие, хошь и барыни.
Типун тебе на язык, старая ты карга, и…
— Спасибо.
Старуха, расталкивая толпу своим лотком, живо сбежала, не желая продолжать со мной разговор. Я ее понимала — кликни я городового, и ей несдобровать, лупить барыню простолюдинке не позволено, вот бы наоборот. Извозчик видел и не такое, сделал вид, что совершенно ничего не случилось, я вытерла слезы и посмотрела на дом, возле которого мы остановились.
— Дом князя Вышеградского, — подтвердил извозчик. — Я вашумилсть как и ранее тут обожду.
Продолжая истерику, я должна бы предположить, что он уедет вместе с вещами и едой, но эта мысль смешна. От меня за эти разъезды по городу он получит намного больше, чем выручит за харчи и поношенные детские тряпки.
Я долго стояла под дверью, стуча молоточком по металлической пластинке. Безразличный дворник расчищал двор широкой лопатой и не обращал на меня никакого внимания, на дерево села толстая ворона, осыпала меня белой трухой и хрипло обсмеяла. Наконец дверь открылась, я взглянула на вышколенного статного слугу и сообразила, что понятия не имею, как представиться. С купцами было проще: «Я по делу о долгах Григория Дмитриевича»…
Я знаю, как меня кличут по имени-отчеству, но этого мало… Ах да, я же видела фамилию мужа на всех квитанциях, расписках и договорах, и все-таки Вера-прежняя во мне пробуждается как-то неправильно, решение элементарных задач становится непосильным.
Если так пойдет дальше, я сяду на берегу реки и заплачу.
— Вдова Апраксина к князю Вышеградскому.
Глава тринадцатая
Я склонила голову, чтобы слезы слуге в глаза не бросались, впрочем, вдовий плач — вдовья доля, никого не удивит. Вот след от пощечины — может быть.
Слуга посторонился, и я, ловко проскочив мимо него, очутилась в просторном и жарко протопленном зале. Князь не экономил на своем комфорте, а меня от духоты замутило, а после приступа тошноты напала паника. Что если старуха-торговка права? Что если Вера — я — снова беременна?
Слуга раздумывал, как поступить, хотя выталкивать меня взашей не решился. Он, без сомнения, знал, что мой муж оскорбил хозяина этого дома, как и знал, что мой статус вдовы — заслуга князя. И так же он знал наверняка, что я княжеская должница, и на холеном лице надменность сменилась мученическим выражением. Ридикюль намекал, что я явилась не с пустыми руками, а прочие обстоятельства вопили против этой заманчивой версии.
Я избавила его от страданий, без позволения прошла в зал и села на стул, скинув ридикюль на пол и чинно сложив руки на сдвинутых тесно коленях. Спина прямая, подбородок задран, глаза прикрыты, и слуга, подумав, закрыл входную дверь.
Он ничего не сказал и ушел. Дома ли князь и вообще в городе ли, может, он скрылся после дуэли, сколько мне ждать, чего ждать, но у меня не было выбора. Не то чтобы я надеялась, что и здесь мне повезет и князь, посыпав голову пеплом, порвет и спалит все векселя и долговые расписки, но хотя бы оценит трезво, что я ему все равно ничего не верну по щелчку пальцев.