Вдовы (сборник)

Макбейн Эд

— Послушайте...

— Можно нам взглянуть на ленту, мистер Грэнвилл? — попросил Браун. — Когда ваш кассир подобьет бабки.

— Он занят сейчас балансовым отчетом, — поправил Грэнвилл и вздохнул. — Предполагаю, что можно будет заняться...

Венделлу Лоутону было под тридцать. В легком голубом блейзере, белой рубашке и красном галстуке, он выглядел не то как телекомментатор, не то как служащий Белого дома. Он подтвердил, что это, точно, была его печать на обертке, но подчеркнул, что с такими суммами имеет дело повседневно и от него трудно ожидать, чтобы он четко вспомнил, кому, в частности, выдавал

эти две...

— Мы так понимаем, — сказал Карелла, — что есть принтерная лента.

— О да, да, есть, — подтвердил Лоутон, но тут же поглядел на часы. Карелла подумал, что он таки изрядно потрудился за этот день.

— Тогда, быть может, мы взглянем на запись...

Лоутон пожал плечами.

— Видите ли, — произнес Браун, — мы расследуем убийство.

Оскал Брауна был воистину убийственным.

Ленты Лоутона хранились в закрытом ящике под кассовым окном. И печать была в ящике. Он открыл его и стал копаться в том, что назвал "подстраховочными" копиями. В конце концов Лоутон отыскал ленту от 9 июля. В тот день Лоутон проделал двести тридцать семь операций с наличными. Но среди них не было ни одной на сумму две тысячи долларов. Однако одна запись оказалась довольно пикантной.

Принтер "выдал" ленту с датой и временем, потом такое:

113-807-40 162 77251

Вз. Сч. 2400 долларов.

— Первая группа цифр — номер счета, — объяснил Лоутон, — затем номер отделения и мой личный номер.

— А для чего буквы "Вз. Сч."? — спросил Браун.

— Взятие со счета сбережений. Клиент взял со своего сберегательного счета две тысячи четыреста долларов. Похоже на то, что я выдал ему две тысячи в обертке и четыре сотни отдельными банкнотами.

— Вы можете установить номер счета...

— Да.

— И назвать клиента?

— Если разрешит мистер Грэнвилл.

Мистер Грэнвилл сказал, что разрешает.

Когда компьютер выстукал данные, Лоутон сказал:

— О да.

— Что "о да"? — спросил Браун.

— Он снимает каждый месяц наличными по две тысячи четыреста. С марта.

Клиентом оказался Томас Мотт.

Он не мог взять в толк, о чем они говорили.

— Тут какая-то ошибка, — произнес он.

Все они так говорят...

— Нет, — сказал Карелла, — ошибки здесь нет.

Они стояли в центральном проходе антикварной лавки на Дриттел-авеню. Большие немецкие "дедушкины" часы пробили шесть. Опять шесть вечера. Мотту явно пришлось не по вкусу, что они заявились к закрытию магазина. Сегодня никому не нравится, если их задерживают после работы. Но детективы были на ногах с семи утра.

— Вы должны помнить, что сняли наличными две четыреста в этом месяце. Не так ли? — спросил Карелла.

— Ну да, но это было чрезвычайное обстоятельство. Один человек принес уникальную кружку и хотел получить только живыми деньгами. Он даже не представлял, что имел в руках, наверное, где-нибудь украл. Я и пошел в банк...

— В двенадцать двадцать семь пополудни, — проявил осведомленность Браун.

— Около того, — сказал Мотт.

— Это и на принтерной ленте значится, — добавил Браун.

— Тогда — точно, — согласился Мотт.

— А что это за тип с уникальной кружкой? — спросил Карелла.

— Убежден, что у меня должно быть записано в дневнике.

— Тогда я изъявляю желание,

чтобы вы это нашли для нас, — сказал Карелла. — И пока вы этим занимаетесь, то заодно и взгляните на отметки о снятии денег в банке первого июня, второго апреля, а в марте это было...

— Я ничего с точностью не помню, — заявил Мотт.

— Но принтер же не врет. — Браун обольстительно улыбнулся. — Снимать деньги вы начали в марте.

— По две четыреста каждый месяц.

— Помните?

— Ну уж если вы это упомянули...

И так они тоже все говорят...

— Я помню, что брал такие суммы ежемесячно. При чрезвычайных обстоятельствах и оказиях. Кружка Уильяма и Мэри [9] . Уникальная вещь.

— Ах-х, — вздохнул Браун.

— Что же, тогда это многое объясняет, — сказал Карелла.

9

Уильям и Мэри — легендарные герои шотландского эпоса.

— Но не объясняет, — вставил Браун, — как двенадцать тысяч долларов очутились в шкатулке Сьюзен Брауэр.

Мотт часто заморгал.

— Да, Сьюзен Брауэр, — сказал Браун, ослепительно улыбаясь.

— Вы такую помните? — спросил Карелла.

— Да, но...

— Она сюда то и дело заходила. Помните?

— И была здесь девятого июля. Помните?

— Взглянуть на стол дворецкого, про который вы ей говорили...

— Да, конечно, помню.

— А помните, что давали ей наличными по две четыреста каждый месяц?

— Я этого никогда не делал.

— Начиная с марта, — заметил Браун.

— Да нет же! С какой стати мне давать ей эти деньги?

— У-у, я не знаю, — сказал Браун. — Почему все-таки?

— Она была моей покупательницей, и зачем мне было бы давать ей деньги?

— Мистер Мотт, мы нашли в ее квартире банковскую обертку.

— Не знаю, что это такое.

— Пошли по ее следу, в банк, к вашему счету. Деньги снимались с вашего счета, мистер Мотт, здесь нет вопросов. Не хотите ли вы теперь поведать нам, за что вы платили Сьюзен Брауэр такие деньги, — две четыреста ежемесячно?

— В течение пяти месяцев...

— Две тысячи в обертке...

— Почему, мистер Мотт?

— Я не убивал ее, — сказал Мотт.

* * *

Он встретился со Сьюзен...

Он называл ее так по ее желанию, она сказала, что никто не говорил ей — Сьюзи.

В его лавку она зашла как-то в январе — просто поглазеть. Так она сказала. Снимала квартиру на Сильвермайн-Овал, и хотя квартира была обставлена, но не хватало чего-то интимного, теплого словом, того, что превращает дом в очаг. А потому была в вечном поиске: хотела найти что-либо оригинальное, "свое". Он ее спросил, что конкретно ей бы хотелось. А она ответила, что ничего пышного, ни круглых холлов, ни фамильного обеденного стола, ни старошотландских шкафов, — ничего в этом духе. А вот если бы нашлась скамеечка для ног, пуфик или красивая небольшая лампа, которую она могла бы всегда возить с собой, — видите ли, она надеялась снять более просторную квартиру, если позволят обстоятельства, она ему так и сказала, ведь апартаменты нынче, знаете, как дороги, ой-ей-ей...