Вдруг выпал снег. Год любви
Шрифт:
— Естественно, — ответил я. — Время опередить нельзя. Среди стариков мальчишек не бывает.
— Доживем до старости — и это выясним, — заключил Ростков, потирая небритый подбородок.
Доживем ли? Я вспомнил серое лицо Щербины, металлический шкаф в его прокуренном кабинете и слова капитана: «В твоем возрасте, Антон, думать надо».
Ночь была холодной, темной. Старый забор, осевший под тяжестью ежевики и хмеля, тягуче поскрипывал, когда ветер, скатываясь по обрыву, натыкался на него. Так, наверное, поскрипывают мачты на парусниках при
Я сунул руку в карман и нащупал пистолет ТТ. Теперь он не был таким холодным, как в тот момент, когда Баженов вкрадчивым движением передал его мне. Он спросил:
— Ты когда-нибудь стрелял из ТТ?
— Да, — твердо сказал я.
— Возьми. — Черное тело пистолета сверкнуло скупо, потому что столб с электрической лампочкой под колпаком был только на углу улицы, за акацией. Баженов добавил: — На всякий случай.
Нет у меня способностей и сил описать мое состояние в тот момент. Испугался, растерялся, обомлел — это совсем не те слова.
Помню, я взял пистолет и спрятал его в карман спокойно, ловко, будто делал это десятки раз.
Еще сегодня вечером у меня была мысль попросить пистолет у Щербины. Но я не решился это сделать…
Я не знаю, почему Баженов решил передать мне пистолет: был ли это обдуманный поступок или просто секундный порыв?
Улица пролегала внизу, а над ней справа и слева тянулись другие улицы. По правой, как слепой палкой, ощупывая пучком света мостовую, вдруг прорезавшуюся в ночи серебристой чешуей, двигалась машина. Размазанные тени скользили по садам быстро, словно сносимые ветром. Где-то у забора сочилась вода: шелест ее был мягкий-мягкий…
Около десяти минут назад Баженов и Сима скрылись во дворе дома Марианны Иосифовны, а я остался «стоять на стреме». Они вошли во двор неслышно. И калитка не скрипнула за ними, и дорожка не откликнулась звуками шагов.
Уж ты, ночка, ты, ночка темная, Ты, темная ночка, осенняя! Нет у ноченьки светлого месяца, Светлого месяца, ни частых звездочек! —пел дребезжащим голосом, бывало, на печи дед Антон. Онисим кряхтел, сморкался в темноте, наконец умоляюще говорил:
— Заглохни, дед… Дозволь, как собаки воют, послушаю.
То у ключика было у текучего, У колодца то было у студеного…А вода сочится где-то близко. Наверное, труба проржавела или стерлась. Подземных ключей на этой улице нет — я точно знаю.
Тихо.
Может, Щербина и его люди не пришли. Может, переиграли. Или случилось какое другое дело, важнее этого…
И вдруг…
Сухо треснула доска. Кто-то сильный и ловкий хватил ее о колено, и она треснула, как вскрикнула.
Потом стали трещать другие доски: три, четыре подряд. Красноватая вспышка, похожая на ту, что бывает
Во дворе Марианны Иосифовны стреляли…
Прошел час. Два. А может, целых десять. И я не мог понять, почему же до сих пор не светает.
Ночь шевелилась — холодная, равнодушная. Лаяли собаки. Лаяли зло и громко.
Баженов по-прежнему лежал меж лопухов, вытянув правую руку к забору, словно еще надеялся встать, ухватившись за перекошенную трухлявую штакетину. Но я-то догадывался — и в этом был весь ужас, — что больше он не встанет никогда-никогдашеньки. Отходил по земле Баженов, отбегал.
— Кто это его? — спросил словно спустившийся с неба Щербина.
— Я.
Щербина осторожно разжал мои пальцы, мокрые от страха. Забрал пистолет.
— Случайно?
Как мне хотелось кивнуть в ответ, закричать: «Да, да! Пистолет выстрелил случайно!» Но я знал, что это неправда. И еще я знал: сейчас неправду говорить нельзя.
Почему-то запахло ландышами. Ландыши не могли цвести поздней осенью — это было ясно и ежу. Но в прозрачном воздухе стоял запах именно этих цветов, а не пистолетного пороха, как должно было быть по логике.
— Нет, — сказал я. — Нет… Я выстрелил сам.
Милиционеры стучали сапогами по сухой земле. Их оказалось сразу шестеро. Где же вы были, милые мои, раньше? Почему, когда выбежав со двора Марианны Иосифовны, Баженов бросился в гору, на его пути оказался я один? Баженов тогда выдохнул:
— Дай пистолет.
В его собственном случилась какая-то неполадка: заклинило гильзу или отказал курок.
— Нет, — сказал я.
— Пистолет, — прохрипел Витек.
Но я понимал, что не отдам ему ТТ, даже если ради этого мне придется загнуться здесь, среди лопухов.
— Су-у-ка! — Каким образом в руке Баженова оказался нож, я объяснить не в состоянии. Возможно, нож был в рукаве.
Блеснуло лезвие. Так холодно блестит на траве чешуя гадюки. Баженов чуть присел, пружиня в коленях. И я понял: через секунду он пырнет меня…
Шуршали листья. У забора сочилась вода. Белые камни на дороге, скрюченной и горбатой, казались похожими на кости.
Баженов сделал глубокий выдох…
И тогда я утопил спусковой крючок.
— Почему вы так долго не приходили? — устало спросил я Щербину. — Вас не было целую вечность, — пояснил я.
Щербина снял фуражку, вытер платком лоб и волосы. Сказал:
— Мы преследовали его по пятам.
Я с сомнением покачал головой. Щербина посмотрел на часы:
— Вся операция заняла восемь минут.
— Мне показалось — восемь часов, — я тоже посмотрел на часы, но ничего не увидел.
— Это у всех так бывает, — успокоил Щербина. Добавил: — Когда в первый раз…
Подъехала машина. В свете фар зарябила улица. Я увидел возле машины Симу. Руки его были за спиной. Он щурился и вертел головой.