ВДВ. С неба — в бой

Скрынников Михаил Федорович

Осенью снова еду на выпуск в школу прапорщиков. На этот раз шли экзамены в учебной дивизии и в школе прапорщиков одновременно. Перед отъездом в командировку ко мне зашел Зуев и спросил: «Какой настрой, пенных указаний не было?» — «Конечно, нет». В школе прапорщиков как узнали, что Скрынников едет на экзамены, так и не знали, куда деваться и что делать, но встретили по высшему классу. Прошли экзамены, все притихли в ожидании объявления оценки. За выпуск школы оценка «отлично», узнают от меня офицеры, и сразу их лица стали веселыми и добрыми. Одним словом, вернул я им звание отличной школы и правильно поступил. Зуев стал при встрече здороваться, а то делал вид, что не замечает. Через несколько дней часть офицеров боевой подготовки уехали по поручению командующего в Тульский гарнизон с проверкой, а я должен был заступать по графику помощником оперативного дежурного. В штабе было принято: накануне дежурства офицер, который уже отдежурил, напоминал тому, кто будет заступать, не забудь меня вовремя завтра сменить.

В тот день оперативным дежурным заступал Тюктеев. Обычно при встречах или застольях офицеры развивают тему о хорошеньких девочках и нехороших командирах и только где-то в конце вспоминают о службе. Так вот, мы в разговоре с Тюктеевым отошли от обычных традиций и стали разговаривать только о службе. Мне хотелось о нем, своем бывшем подчиненном, узнать многое. После убытия его в

Афганистан у нас связь была потеряна. До расформирования дивизии он командовал в Фергане батальоном. Поступил в академию и после окончания вернулся в Фергану и временно командовал учебным батальоном, затем занял должность начальника штаба полка. И все же его не оставляло желание испытать себя в боевой обстановке, где уже давно воевали его друзья, знакомые. Его просьба наконец была услышана. И вот он — начальник штаба боевого полка в Баграме, а командиром у него был Вострогин. Вместе они планировали боевые операции, вместе громили банды мятежников. После Афгана его направляют в Тулу, где он в течение двух лет руководил оперативным отделом дивизии, сейчас он руководитель группы оперативных дежурных штаба ВДВ и на сутки мой начальник тоже. Впереди у нас целая ночь. Вспоминали службу в Фергане, знакомых, всевозможные истории, которые приключались в Афганистане. Шамиль рассказал мне одну историю. Вернулись подразделения полка из очередной боевой операции. Само собой разумеется, после боя что-то выходит из строя, а что-то и вовсе теряется. Так вот, один боец роты связи, а это подразделение курировалось начальником штаба полка, решил старый давным-давно угробленный топор заменить на новый. Этот топор было противно в руках держать, а не то чтобы в деле применять. Гвардеец обращается к ротному: «Товарищ капитан, надо этот старый топор заменить на новый». — «Надо так надо, но раньше иди к начальнику штаба и спроси у него разрешение на замену топора». — «Товарищ капитан, к начальнику штаба неудобно». — «Иди, я тебе разрешаю». Взял солдат в руки старый топор и пошел искать начальника штаба полка. Встречают его сослуживцы: «Петя, куда ты идешь с топором?» — «К начальнику штаба», — отвечает Петро. И пошел дальше. Солдаты к ротному, так, мол, и так, Петя с топором ищет Тюктеева. Ротный засмеялся и рассказал солдатам про старый топор. Солдаты от души над простодушным Петром посмеялись и стали ждать развязки этой истории. Петро, наконец, увидел начштаба и подбегает к нему. «Разрешите обратиться». — «Давай валяй». — «Надо вот этот топор заменить на новый, но ротный сказал, что только с вашего разрешения». — «Дай посмотреть?» Протягивает солдат топор. Тюктеев в руках повертел топор, правда, его уже трудно назвать топором, от лезвия остался один зуб. Что только этим топором не рубили и даже, наверно, камни. Давно его пора выбросить. Принял серьезный вид и говорит солдату: «Надо написать объяснительную записку, по какой причине и при каких обстоятельствах из строя вышел этот «боевой топор». Понял, что надо сделать?» — «Так точно». — «Вот тогда и приходи». Ушел солдат очень озабоченный. Начштаба некоторое время продолжал наблюдать за солдатом. Он подойдет к одному, другому, те только отмахивались от его просьбы. Махнул солдат рукой от досады и зашел в палатку ротного. Через пару часов приносит объяснительную записку. «Ну давай, дружище, посмотрю, что ты написал». Шамиль, говорит, давился от смеха, но с серьезным видом продолжал читать сочинение бойца. «Оно у меня где-то дома хранится и по сей день», — сказал Тюктеев.

«Такого-то числа мы были на боевых. Время подходило к обеду, и, поскольку я находился недалеко от старшины, он мне поручил нарубить дров, чтобы разжечь костер и вскипятить чай для солдат, которые были на командном пункте полка. Недалеко росло сухое дерево, нарубил сухих веток. Кругом было тихо, только в ближайшем кишлаке шел бой. Около кухни начал мельчить сухие сучья. Н вдруг начался сильный обстрел наших позиций. Сквозь стрельбу из стрелкового оружия улавливался звук крупнокалиберного пулемета. Я бросился в окоп и начал вести огонь по кустам, туда же стреляли все солдаты. Вдруг одна очередь из пулемета попадает почти в костер. Потом прилетели вертолеты и стали стрелять по кустам. После боя я подбежал к кухне и увидел искореженный предмет, похожий на топор. Полагаю, что было прямое попадание крупнокалиберной пули в топор, иначе бы он так не пострадал. Учитывая, что топор вышел из строя на боевых действиях, прошу его списать и выдать мне новый». Ниже фамилия этого честного и добродушного Пети. В принципе, солдат не врал, была операция и был обстрел командного пункта нашей оперативной группы, но он мастерски в своей объяснительной увязал выход из строя топора. «Ну и выдал ты солдату новый топор?» — «А как же, в гот же день». В продолжение его истории я ему рассказал военный анекдот про саперную лопату. «В один из дней проверки в парашютно-десантную роту приходит проверяющий, а это был полковник инженерной службы штаба ВДВ, и говорит: «Ну как дела, командир?» — «Отлично, товарищ полковник». Прошелся полковник по расположению, посмотрел там, посмотрел сям, и правда порядок. «Ладно, давай, командир, посмотрим, как хранятся саперные лопаты?» Ротный открывает пирамиду, полковник начинает осматривать каждую лопату. Крутит, вертит лопаты, проводит рукой по лезвию, ну, все нормально. Подошла очередь до последней лопаты. Вот здесь срабатывает закон подлости и не в пользу ротного. Черенок лопаты изгрызен, чехол порван, лезвие ржавое. «Вот видишь, капитан, сколько одна лопата имеет недостатков». Идет все к тому, что за хранение шанцевого инструмента рота получит двойку. Ротный был фронтовик, и не робкого десятка. «Товарищ полковник, запишите, что в роте нет одной лопаты». Открывает окно и выбрасывает лопату на улицу. Полковнику смекалка ротного понравилась, и он его оставил в покое». Мы проговорили почти до утра, так и не сомкнув глаз, и усталости совсем не чувствовалось. Сдав дежурство, собрался ехать домой, уже на выходе из штаба, около оперативного управления встретил Новикова. Он тоже в свое время отдал долг Родине и откомандовал десантным полком в Афгане более года. Он мне тихонько говорит: «Мишаня, мне только что ребята из Генштаба позвонили и скинули информацию, скоро наши войска выведут из Афганистана. Осталось дело за малым, согласовать с высшим политическим руководством страны начало и сроки вывода». — «Скорее бы все это произошло, нам Афган настолько надоел, что его вспоминать без содрогания не хочется, а войскам и подавно», — высказал я ему свое мнение. Через несколько дней мы все же получили, хоть и косвенное, тому подтверждение, но все же.

Небольшая группа офицеров убыла в Витебск с заданием на местах осмотреть казарменный фонд военных городков и объекты учебно-материальной базы. Казармы еще как-то были пригодны для проживания в них личного состава, а вот учебная база оставляла желать лучшего. За десятилетие все заросло травой и поржавело, а объекты, которые ближе к лесному массиву, разграблены. В более или менее приличном состоянии находился учебный центр «Лосвидо», в котором круглый год проводились занятия с молодыми солдатами для последующей отправки в Афганистан. Так что доклад, который представила комиссия

руководству ВДВ, был не особо утешительным. Для восстановления казарменного фонда и учебных объектов нужны дополнительные вливания денежных средств, а также привлечение строительных организаций. Немного позднее возник серьезный вопрос: «Где будут проживать офицеры и прапорщики, которые вернутся вместе с войсками из-за бугра?» Конечно, этот вопрос возник, когда были окончательно согласованы сроки вывода войск. Временно его решили, в каждом полку по одной казарме переоборудовали под общежитие для офицеров, прапорщиков и их семей. И все-таки наше ожидание оправдалось.

В середине февраля начался вывод советских войск из Афганистана. Это был праздник. Около моста через Пяндж огромная толпа людей встречала первую колонну наших войск. Присутствовало много журналистов — и наших, и чужих, которые раструбили на весь мир о том, что Советский Союз выводит свои войска из Афганистана. Кто-то считал это поражением, кто-то — нет. Нам, военным, оставалось сказать политикам одно: «Это вы войну проиграли, а мы до конца выполняли свой долг, как и полагалось советскому солдату».

Для солдата вывод войск не был праздником, это был просто день, который приближал его к встрече с семьей, но на душе было празднично, вспомнились слова песни «с войной покончили мы счеты». Когда дивизия заняла свои насиженные, но за десятилетие успевшие обветшать и остыть места, нам, «боевикам», заботы ой как прибавилось. Первые месяцы не вылезали из Витебска и Боровухи, трудились днями и ночами. Пришлось самым настоящим образом ломать приобретенные военные навыки офицеров и помогать им организовывать боевую подготовку в мирных буднях. Это было сделать нелегко. Они даже на учениях применяли те элементы, которые использовались в бою.

Однажды на учениях после десантирования в ночных условиях ротный направление движения своим солдатам указал длинной очередью трассирующими пулями из автомата. Это было на грани происшествия. Его, конечно, вычислили, но наказывать командующий ротного не стал. «Зачем стрелял?» — «Я не стрелял, а указал направление движения ночью. Мы всегда в боевой обстановке в ночных условиях только трассерами и давали целеуказания своим солдатам. Я знаю, в мирной обстановке это недопустимо, но в данной ситуации не удержался, такое больше не повторится», — ответил ротный. Поверил ему командующий и правильно сделал, строгостью проблемы не решить. Шаг за шагом боевая подготовка улучшалась.

В Витебске у меня оказались свои заморочки. Два моих подчиненных, Комар и Попов, были к этому времени уже командирами полков, и мне, положа руку на сердце, не хотелось работать у них. Я всячески стремился попасть в третий полк, а к ним заезжал в гости. Подошла осень. До нас стали доходить слухи, что Прибалтика требует суверенитета, и весьма настойчиво. В Литве дислоцировались две наши десантные дивизии, не считая мотострелковых и других войск. Где-то через год, когда мы приезжали в командировку в свои дивизии, нас уже встречала литовская полиция, которая вежливо интересовалась, а зачем мы прибыли, когда уезжаем обратно? Труднее всего было Пикаускасу, у него родители жили в Вильнюсе. Бразаускас был уже не у власти. О каждом приезде Пикаускаса к родителям местные службы доносили Ландсбергесу, который к этому времени возглавлял парламент. «И что здесь делает этот советский генерал?» — задавал один и тот же вопрос. Однако родителей не беспокоили, и это радовало генерала.

Пример Прибалтийских республик оказался заразительным. Вот в такой обстановке наши дивизии продолжали совершенствовать боевую подготовку.

Как-то недели две не было командировок, и мы занимались разработкой документов по боевой подготовке. После службы сразу домой, мне самому не верилось, что это дом, а не казарма или общежитие. Неожиданно стал замечать, что сын со службы приходит раньше меня. «В чем дело, Гена?» Мнется. «Ну, давай, рассказывай?» Думаю, может, что-то случилось? Мать пришла ему на помощь: «Гена уволился из армии». Ох и здорово же я расстроился, когда узнал эту неприятную новость. Как я гордился, что у меня сын офицер, рассказывал об этом всем, но что он уволился, на первых порах умалчивал. Мне было стыдно. Конечно, меня беспокоила дальнейшая судьба сына, и я решил с ним поговорить. Своим намерением поделился с женой. «Не трогай его, он нашел работу в китайской фирме переводчиком. Денег будут платить больше, чем в армии. Да и мне спокойнее». Досталось мне на орехи и от Субботина, который помог оставить сына служить в Москве. «Если бы я знал, что он через два года уволится, ни за что бы не оставил в столице. Пусть бы где-нибудь в песках Туркмении на точке служил». Еле его успокоил. «Ты понимаешь, конечно же, его жена поддержала, а я был против его увольнения. У меня была всегда гордость за сына офицера. Все, Виталий, дело сделано, и шуметь уже бесполезно». Долго он еще на меня после этого дулся.

В стране назревали перемены. Политическая обстановка на окраинах Союза стала выходить из-под контроля. Конец 80-х и начало 90-х были периодом наиболее активного всплеска национализма в бывших советских республиках. Они требовали суверенитета, но часто при этом использовали недозволенные приемы. Кремль, в свою очередь, стремился не допустить развала единого государства и порой тоже принимал радикальные меры. Войска и десантники были палочкой-выручалочкой. Своими решительными действиями им удалось пресечь истребление турок-месхетинцев в Фергане, армян в Баку и Сумгаите. Своевременно погасили конфликты в Ереване, Тбилиси и Ашхабаде. В тот серьезный момент десантники были, как им и предписано, на передовой линии, в самой гуще событий. К большому сожалению, в этот период десантникам не удалось избежать потерь. Тем не менее самое страшное оказалось впереди — полыхнуло Закавказье. Сначала Карабах, затем Абхазия и Южная Осетия. Пролилась кровь, появились беженцы. И такой сценарий был возможен везде. Однако сдерживающим фактором выступили силовые структуры, и десантники в частности. Союз еще продолжал оставаться в своих границах. Хотя все чувствовали, что это не надолго. В штабе ВДВ обсуждался вопрос формирования новой 105-й десантной дивизии на прежней базе в Фергане. С обидой и раздражением вспомнил историю расформирования родной дивизии. Это же надо было додуматься до такого, когда уже шла гражданская война у границ нашего государства. Афганское правительство засыпало советское партийное руководство телеграммами о военной помощи: «Ваши войска не будут участвовать в боевых действиях, будут только охранять важные государственные объекты, а высвободившиеся афганские части усилят правительственные войска для борьбы с экстремистами». И в такой сложной обстановке и было принято решение о расформировании дивизии. Со времен Маргелова министры обороны с уважением относились к десантникам. Устинов, тогдашний министр обороны, отдал Сухорукову, командующему войсками, на откуп судьбу одной из восьми дивизий. И, конечно же, злой рок пал на Ферганскую дивизию, несмотря на то, что она занималась боевой подготовкой в горах, схожих с афганскими. Прошло десять лет, и вот спохватились и принялись срочно создавать десантную дивизию. Этому способствовало решительное наступление Талибана в Афганистане и беспощадные казни в отношении тех, кто был лоялен к правительству Наджибулы. Вот и старались вновь сформированной дивизией залатать прореху, которая образовалась на театре военных действий из-за неразумного решения.