Вдвоем против целого мира
Шрифт:
Он торчал в реке метрах в тридцати от берега. По весне его скрывал паводок, в остальное же время этот невесть откуда взявшийся кусок гранитной скалы торчал из воды, и мы не раз плавали к нему – он был широкий и ровный, как стол. Очень приятно было сидеть на нем и смотреть на воду, а то и прыгать с него, как с мостика. Хотя высота его была невелика.
Ну вот, мы поплыли на камень, и в какой-то момент я обернулся, а ее нет.
– В воде нет? – Маша нахмурилась. – Как это?
– Вот так. Мы же плыли почти рядом, но я хотел приплыть первым и помочь ей взобраться на камень, и в какой-то момент, когда до цели
– И ты решил…
– Я решил, что она утонула. – Илья сжал кулаки. – Я поплыл обратно, нырял, звал ее, пока не попал в водоворот.
Водовороты на реке случались – говорили, что это капризы подводного течения. На воде вдруг образовывалась воронка, и если кто попадал в нее, то редко выплывал самостоятельно. Водоворот затягивал незадачливого купальщика, тащил его на дно и не отпускал. Именно из-за этих водоворотов Елена Станиславовна категорически запрещала Владу купаться в реке без присмотра. Да и с присмотром тоже отпускала очень неохотно. Попасть в воронку – это худшее, что могло случиться с купальщиком на реке.
– Я тонул с широко открытыми глазами, высматривая ее. Я не сопротивлялся водовороту – опускался на дно и искал ее. Мне удалось по дну увернуться и выплыть в нескольких метрах от воронки. Я поплыл к берегу, понимая, что звать на помощь поздно. И пока плыл, передумал… ну, всякое. По всему выходило, что это моя вина. Я представил, как ее найдут – мертвую. Если найдут. И как мне жить без нее. Думал о том, что напрасно боролся с водоворотом, мне надо было остаться там, на дне, с ней.
– А она просто отплыла в камыши и вышла на берег ниже по течению. – Соня вздохнула. – Мы же реку знаем, как свой карман. И она знала.
– Да. Я вышел на берег, шатаясь от усталости и понимая, что помощь уже ничего не изменит. И мне нельзя даже утонуть сейчас, потому что нужно вытащить ее тело, пока его не обезобразили рыбы. Я не знал, как мне жить, и понимал, что не буду – без нее.
– А она…
– Нет, Соня. – Илья сжал в кулаке стакан. – Они. Они с Дариушем вышли из зарослей ивняка, хохоча как ненормальные. Они передразнивали меня, показывая, как я нырял и звал ее, как барахтался в водовороте. Они в лицах показали мне, как глупо это выглядело со стороны. Они едва животы не надорвали от смеха. И я просто ушел. Ну что я мог сказать ей? Им обоим? Она отлично понимала, что значила для меня. Они это спланировали и просчитали поминутно. Ну разве что водоворот в их планы не входил – но они знали, что я могу и не выплыть. Сидели, наблюдали, как я тону.
– Невероятно. – Влад выдохнул, только сейчас осознав, что затаил дыхание. – Поверить невозможно! Зачем?
– Для смеха. – Маша хмуро уставилась в пространство. – Просто для смеха. Вот такие ситуации они считают смешными. Ну что ж, моя история проще, как я теперь понимаю. В то лето я увлеклась разведением роз – насадила целую грядку, ухаживала и ждала, что они скоро расцветут. Бутонов было много, кое-кто уже почти готов был родить цветок…
– Я помню. – Илья кивнул. – Ты часами ковырялась в цветнике.
– Я и сейчас это делаю. – Маша улыбнулась. – Цветы – прекрасные и беззащитные создания, я счастлива, что умею понимать их и поддерживать в них жизнь. И они счастливы со мной – ну, как умеют, конечно. В то лето мне казалось, что я поняла формулу жизни,
– И что это было? – Мишка с сочувствием смотрел на Машу. – Как вообще за ночь могут высохнуть все цветы? Да если даже один, как?
– Могут, если вместо подкормки полить их кислотным раствором. Я же всегда работала в перчатках, а в чан с подкормкой добавили очень сильный раствор. И за ночь все цветы погибли. Мне кажется, что я чувствую, как горели их корни. Я бы ничего не смогла сделать, понимаете? Их нельзя было спасти.
– Но отчего ты решила, что это Дариуш и Татьяна сделали?
– Миш, они вдвоем утешали меня, я так плакала! Пришла к Таньке домой в слезах, они там были. А тут выходит ее бабушка, профессор химии Огурцова, и говорит этим своим звучным голосом, ну вы помните, как она всегда разговаривала – громко, с расстановкой, будто лекцию читает: ну что, Таня, опыт получился? Мне кажется, кислоты было многовато. Зачем вам с Дариком понадобилась семилитровая бутыль для щелочной реакции такого рода? И я все поняла. И они понимали, что я поняла – и смотрели на меня безмятежными глазами, словно ничего не произошло. А потом засмеялись – ну что ты сопли распустила, глупости! Ну и все.
– А приехала на бал зачем? – Влад отпил теплого пива, чтобы смыть привкус ярости. – Что ты собиралась там увидеть?
– Не знаю. – Маша вздохнула. – Мои самые страшные сны – это как умирают в муках розы. Корчатся стебли, горят бутоны… Я иногда это вижу в кошмарах до сих пор. Да, глупость. Но я уехала, училась, регулярно видела Дариуша в светской хронике и Таньку на обложках журналов, сама хотела достичь идеала во всем. Чтобы потом, встретившись с ними, что-то им доказать… но когда пришла, то поняла, что это глупость. Этим двоим что-то доказывать бесполезно. Они отчаянно скучают, им просто нужно свежее мясо для их шуток. Я же время от времени мониторила Танькин мерзкий сайтик. И теперь совершенно уверена, что они пригласили всех нас, чтоб в очередной раз опробовать на нас свои шутки. Мы в их глазах по сей день – никто. Эти их богатые гости, ради которых и затеяли бал, были антуражем. Может, я, конечно, преувеличиваю наше с вами значение, но эти двое готовились к своим розыгрышам долго. Даже кладбище бутафорское устроили. Посчитали Соню самой уязвимой и начали с нее. Я не хочу даже думать, что они приготовили для нас.
– Но это же идиотизм, граждане. – Влад обвел приятелей ошеломленным взглядом. – Это реально просто глупость какая-то. Ну ладно было что-то такое в детстве – можно понять, недомыслие и детская жестокость. Но прошло столько лет, и все эти годы планировать такое, построить в своем парке кладбище, чтобы всех напугать именами на надгробиях и довести Соню до обморочного визга… Это, воля ваша, нечто нездоровое.
– А никто и не говорит, что это нормально. – Михаил достал из холодильника запотевшую бутылку. – Кому холодненького? Так о чем я вам говорю: эти двое просто психи какие-то. Я обещал, что расскажу, что они со мной сделали? Ну вот, рассказываю. Помните Пончика?