Вдвойне робкий
Шрифт:
— Разумеется, — кивнула Скалли, — я сейчас же этим займусь. Буду обзванивать и заодно выяснять адреса. Пригодится. Я все равно тут заскучала.
— Я пойду свяжусь с онлайновой службой и затребую список их адресатов, это быстрее, — сказал Молдер. — Ты — только обзвон.
— Хорошо.
Когда Молдер вернулся, мистер Поллак уже ушел, а Скалли все еще работала с телефонной трубкой в руке. В свободной руке она держала карандаш и, придерживая распечатку списка локтем, как раз вычеркивала из него очередную фамилию.
— …Заприте все двери и окна и не открывайте их, пока мы снова
Она подняла на Молдера взгляд, прижав телефонную трубку к груди.
— Что?
— Я заодно поднял здешние дела об исчезновениях… — тихо сказал Молдер. — . За последний месяц в Кливленде пропало пять женщин… это не считая Лорен и Холли. И все пять значатся в списке нашего поэта.
— Кошмар… — помедлив мгновение, проговорила Скалли едва слышно. — Просто кошмар.
— Ты закончила?
— Практически да. Дозвониться не удалось лишь до двоих. Я оставила им сообщения на автоответчиках… — она тупым концом карандаша показала на две оставшиеся не зачеркнутыми фамилии списка: Янц Ронда; Камински Эллен.
Молдер качнулся пару раз с носков на пятки и обратно.
— Честно говоря, мне было бы спокойнее, если бы мы съездили к ним обеим прямо сейчас, — проговорил он.
— Мне тоже, — призналась Скалли.
— С кого начнем?
Скалли на миг задумалась, а потом решительно сказала:
— С Эллен Камински.
— Почему?
— Я тут поработала с базами данных… судя по водительским правам Эллен, она на двадцать фунтов полнее Ронды.
— Логично, — сказал Молдер, невесело усмехнувшись, — Едем.
Квартира Эллен Камински.
Эллен была страшно обижена. Просто страшно, до глубины души. Он должен, должен был ее уговорить, ведь он хороший и добрый. Как он мог принять ее отказы за чистую монету? Это несправедливо. Если бы он поуговаривал ее хотя бы минут пятнадцать, и она успела несколько раз повторить, что она очень неловкая и совсем не знает, как себя вести ночью наедине с мужчиной, — она бы, конечно же, согласилась подняться к нему. Главное — это чтобы он заранее понял, что она ничего не умеет и очень боится. Чтобы он приготовился. Чтобы любая бестактность, глупость или нелепость, которую она совершит потом, его бы не удивили и не заставили в ней разочароваться. А он… он… Ну нельзя же так! Выдумал тоже, поздно!
Она не помнила, как добралась до дому. Минут пять грузно вертелась перед зеркалом, упиваясь своим несчастьем и даже не делая попыток умыться, чтобы освободить лицо от потеков расплывшейся от пота и слез косметики. Я ужасная, думала она, я просто ужасная. Но как он мог!
Потом все-таки умылась.
Потом переоделась в домашнее и присела к компьютеру, но, опустив пальцы на клавиши, не почувствовала обычного облегчения — и это ее окончательно выбило из колеи. Если теперь даже компьютер перестанет спасать от одиночества, то что же тогда? В тоске и растерянности она сидела перед пустынно мерцающим экраном и не знала, что теперь делать и как жить. Мысль о том, что сейчас, вот в это самое время, она могла бы быть с Вирджилом, и все, что происходит с женщинами в фильмах
Так она и сидела, когда раздался стук в ее дверь.
У нее чуть не выпрыгнуло сердце. Она вскочила, потом на обмякших ногах снова опустилась в кресло. Стук повторился. Она заставила себя встать и подойти к двери. Это, наверное, Джоан, старательно думала Эллен. Наверное, ей тоже не спится. Я ей расскажу… Или не говорйть? Нет, пусть Джоан знает, какая-я дура и какой он нехороший!
— Джоан? — хрипло спросила она.
С той стороны никто не ответил.
Она испугалась не на шутку.
— Джоан, это ты? Кто это?
— Это я, — раздался тихий голос мистера Энканто.
Она забыла дышать. Прижала одну руку к груди, другая так и лежала на ручке двери.
— Вирджил?
— Да. Это я, Эллен. Я.
Рука сама начала открывать дверь; Эллен остановила ее в последнее мгновение. Нельзя так легко сдаваться. Пусть он не думает, что она доступная женщина.
— Уже так поздно… — с неподдельным волнением и все же до ужаса фальшиво выговорила она.
— Я знаю. Но мне очень не хотелось бы будить твоих соседей.
Какой мягкий, нежный у него голос!
Она молчала.
— Мы можем поговорить о том, что сегодня произошло?
Эллен чувствовала себя едва ли не на сцене, в заглавной роли, в перекрестии театральных прожекторов — и потому ответ ее прозвучал театрально:
— Нам не о чем говорить!
Если он хотя бы сейчас меня не уговорит, я с ним не буду больше переписываться никогда, подумала она. И потому добавила, непроизвольно спеша ввести разговор в желанное русло:
— Ты достаточно ясно дал мне понять, чего тебе на самом деле от меня надо.
— Ты не понимаешь, Эллен…
— А по-моему, я все отлично понимаю.
— Послушай, Эллен, — мягко заговорил он, — я же дал тебе вчера шанс попробовать еще раз. После того, как ты заставила меня полвечера дожидаться тебя под дождем.
Эти его слова звучали, как райская музыка. Жаль только, что самой Эллен не довелось увидеть, как он ее ждет. Под дождем. Мокрый. Замерзший. С носа капает, в туфлях хлюпает. И все-таки стоит и ждет. Что еще надо от жизни женщине?
— Пожалуйста, ответь мне тем же. Конечно, если ты хочешь, чтобы я ушел, я уйду. Повернусь и уйду. Но мне кажется почему-то, что ты не очень этого хочешь… Я только об одном тебя прошу: давай не будем говорить так, чтобы нас слышали соседи.
Она открыла дверь.
Ей и дела не было до того, что сигнальная лампочка телефона мигает и мигает красным тревожным светом, предупреждая, что на автоответчике записано какое-то сообщение. Лампочка мигала уже тогда, когда Эллен пришла домой. Ей и тогда не было до лампочки никакого дела. Все было неважно, кроме переживаний. Эллен была женщина с душой.
Они стояли друг напротив друга посреди гостиной. Молчание затягивалось.
— Хочешь кофе? — дрожащим голосом спросила Эллен.
Мистер Энканто улыбнулся своей замечательной, ласковой и благодарной улыбкой.