Вечер потрясения
Шрифт:
– Проверь патроны, сержант, – немедленно приказал Козлов, прильнув к пулемету. – Сейчас мы его уделаем, сучару, – зло прорычал он, дергая рукоятку затвора. – Жри, тварь!
Оружие, в отличие от расчета, лежавшего чуть поодаль в лужах собственной крови, причем лежавшего как-то частями, было вполне цело и готово к бою. Первый патрон вошел в камору, лейтенант повел стволом, взяв упреждение, как полагается при стрельбе по движущейся мишени, и нажал на гашетку.
– На, падаль, – зло закричал Козлов, перекрыв на миг грохот выстрелов. – Получи, паскуда! На!
Мерцающие нити трассеров пронзили небо,
Девятнадцатизарядные блоки, подвешенные на внешних пилонах AH-64D, выплюнули щедрую порцию ракет, и цель на мгновения скрылась за дымкой, а затем, когда выхлопные газы рассеялись, пилоты "Апач Лонгбоу" увидели стену взрывов, поднявшуюся на месте блокпоста.
– Чертовы русские, – ощерился Танака. – Получите, ублюдки!
Лейтенант не имел причин лично ненавидеть русских, в прочем, так же он относился к арабам, корейцам или афганцам. Но сейчас он не смог справиться с кровожадной яростью, поднявшейся из темных глубин души при виде того, как эти люди гибнут один за другим, гибнут от его огня.
Ракеты FFAR накрыли заставу, и взрывы перемешали землю и камень с человеческой плотью, перепахали все, превращая в окровавленное месиво. Вертолет, управляемый твердой рукой Эдварда Танаки, ринулся на дым вспыхнувших среди разрушенных блиндажей пожаров, взвихривая его ударами широких лопастей, закручивая причудливыми извивами. Казалось, на земле едва ли что-то могло уцелеть после столь мощной атаки, и тем больше было удивление, когда к вертолету протянулся мерцающий пунктир трассирующих пуль.
– Твою мать, – Танака вздрогнул, инстинктивно отпрянув назад и вжавшись в спинку кресла. Пилот почувствовал, что шквал пуль нацелен только в него, а бронестекло вдруг перестало казаться надежной защитой. – Долбанные засранцы! Они стреляют в нас, черт возьми!
Несмотря на вой турбовинтовых двигателей T700-GE-701C, расположенных, по сути, над головами летчиков, в кабинах благодаря хорошей звукоизоляции, было достаточно тихо, и потому каждый услышал звонкие шлепки, отдавшиеся едва заметной дрожью корпуса, когда крупнокалиберные пули ударили в борт "Апача". Бронебойные пули с дробным стуком молотили по бронированному фонарю кабины, оставляя на прозрачных панелях длинные царапины, бились в укрытое панцирем из легкого и прочного алюминиевого сплава днище геликоптера, высекая снопы искр, но вертолет продолжал движение.
Вертолет, направляемый своим пилотом, мгновенно справившимся с волнением, прошел сквозь стену огня, весьма жидкую, кстати, за несколько секунд выйдя из зоны обстрела. Но Эдвард Танака, не на шутку испугавшийся в первые секунды – прежде ему лично не приходилось оказываться мишенью для вражеских зенитчиков – был полон желания отомстить за невольную слабость.
– Прикончим выродков, – приказал лейтенант своему напарнику, которому наверняка тоже пришлось не сладко – из передней кабины открывался идеальный обзор, но и пулеметные трассы, мчавшиеся навстречу "Апачу", тоже были видны гораздо лучше. – Орудие к бою, Джимми!
В распоряжении пилотов
Уорент-офицер Мерфи, услышав приказ Танаки, перевел переключатель вооружения в положение "пушка", и установленная на турели под плоским днищем фюзеляжа тридцатимиллиметровая М230 ожила, ожидая приказов летчика. Сейчас Джеймс Мерфи мог взглядом указать орудию цель, обращая против нее все могущество мощной пушки, огонь которой был губителен даже для танков.
– Сейчас, ублюдки, – мстительно пробормотал командир экипажа, наблюдая за увеличивающейся в размерах целью. Еще немного, и проклятые русские узнают в полной мере, ощутят на себе всю мощь их огня. – Сейчас!
Расстояние сокращалось, и время сжалось до неуловимых секунд для мчавшегося со скоростью двести восемьдесят километров в час боевого вертолета.
Полсотни патронов кончились почти мгновенно, и сержант Никитин торопливо схватил ближайшую коробку со снаряженной лентой, буквально швырнув ее своему командиру.
– А, черт, – рычал Козлов, открывая затвор и дрожащими от волнения руками заправляя металлические звенья. – Черт! Живее, боец!
Командир группы спецназа чувствовал на себе пропущенные сквозь прицел взгляды врагов, уверенных в своей победе, в своем могуществе. Оттуда, сверху, из бронированного кокона кабины, они должны были казаться самим себе всесильными и непобедимыми, но старший лейтенант Козлов, не устававший благодарить Господа за то, что уцелел, был намерен спустить американцев с небес на землю. В буквальном смысле слова.
Лейтенант торопил своего бойца напрасно – Вячеслав и так не мешкал, понимая, что только стреляя в ответ, они могут рассчитывать на то, чтобы остаться в живых. Но те, кто управляли смертоносной стальной птицей, не желали давать пощады. "Апач" развернулся, вновь ложась на боевой курс. Казалось, вертолет, превратившийся просто в жирную точку на горизонте, сбавил скорость, но явно не от робости пилотов, свято веривших в нерушимость брони и огневую мощь.
– Готово! – крикнул Никитин, подававший тяжелую ленту.
На заставе не готовились к схватке с воздушным противником, и здесь не было зенитных ракет типа "Стрелы", простой, неприхотливой и надежной. Но и мощный "Корд", обладавший скорострельностью семьсот пятьдесят выстрелов в минуту, был поистине страшен в умелых руках, тем более, если к ним прилагался расчетливый ум, незамутненный страхом и паникой.
Лейтенант Козлов сжав рукоятку управления огнем, рванул спуск, и пулемет вздрогнул, и на срезе толстого ствола снова затрепетал огонек. Козлов утробно рычал, и сержант, вскинув автомат и рванув спусковой крючок, рычал тоже, выплескивая в этом вопле весь свой страх, весь гнев и всю ярость.